Клеймо Создателя - [65]
- Аппаратурой, - подсказывает любезный Фагот.
- Совершенно верно, благодарю!
А вот влияние Сола Беллоу – даже не с лучшей стороны – это для меня приятная (все-таки приятная!) неожиданность. Сам я постоянно ощущал влияние, скорее, Лема – а, среди прочих, даже, как ни странно, - моего первого литературного кумира - Гоголя (не в том смысле, что стараюсь ему подражать: рука не поднимется на такое святотатство, а в том, что всегда чувствую за спиной его ухмылку). Но, согласитесь, здорово было бы прочесть в каком-нибудь отзыве: “ощущается влияние Гоголя, хотя далеко не всегда в лучшую сторону”! Я бы понял. К чикагцу же Беллоу я все равно неравнодушен (извините за неуклюжий каламбур) – в первую очередь, из-за его verypoetic отношения к Чикаго (“Дар Гумбольдта”), чем-то близкого моему. Люблю этот город больше, чем любой другой в Америке, даже Нью-Йорк.
O’Hare, O’Hare is sheer despair!..
О’Хейр – главный аэропорт Чикаго. Пронзительное место для расставания с друзьями.
…Я не занимаюсь богоборчеством. Атеизм – в том смысле, какой мне близок – вызывает к религии двоякое отношение. Идеи милосердия, объединения и знания своих корней я готов принимать даже в той форме, которую она предлагает – что взять с людей сегодня? Наукой занимается очень немногая их часть. Но как инструмент познания или понимания мира (а только это - и я еще раз напомню Стива Вайнберга – “поднимает жизнь человека над уровнем фарса”) религия никуда не годится. Бог непостижим, это правда, но - постигаем. И если наша планетная система – это и вправду колба, в которой “долгоживущая цивилизация” проводит эксперимент по выращиванию жизни в режиме реального времени (чего, как Вы справедливо заметили, исключить совершенно нельзя), то стабильная и надежная метка эксперимента должна сопровождаться также оберегающими его мерами и инструментами наблюдения. Отсюда – рукой подать до идеи Бога, которая почти полностью устроила бы атеиста, поскольку выбор формулировки понятия Бог становится в таком случае не более, чем делом вкуса.
Бога за зло держит т.н. воинствующий атеизм, который никакой не атеизм, а сплошь дурная политика или раздражение – порой справедливое – людьми Церкви. Но когда в музее Альбукерка, Нью-Мексико, видишь копии Малыша и Толстяка (оригиналы сделаны и использованы людьми, по преимуществу, верующими), становится особенно ясно, что религию милосердия нельзя принимать слишком буквально. На фотографии, сделанной Автором, - эти двое (Малыш [Хиросима] – слева внизу - зеленый, Толстяк [Нагасаки]– желтый).
Спросите какого-нибудь кришнаита, не способного опустить пятку на землю без опасения раздавить еле заметную букашку, что он думает о саранче, нацистах, бледной спирохете и подобных шедеврах Создателя, - и он понесет совершенную околесицу. А кто-то добавит и про “потерянный рай”. Между тем, всякое сомнение в догматах церкви – шаг в сторону атеизма. В этом направлении церковь и эволюционирует, и сегодняшняя РПЦ, какой бы они ни казалась нам, скорее всего, выглядела бы нестерпимо еретическим заведением в глазах священнослужителей времен Бориса Годунова. Об этом и говорит ДжиллТартер. А вообще – давно замечено, что с усилением влияния церкви растет людское невежество. Всегда. Заметьте: “с усилением”, а не “с наличием”. Иран – пример некорректный (а может быть, как раз и корректный). И как обойти вниманием власть, способствующую этому усилению и этому росту? В православном храме русский человек остро ощущает историю своей страны, в европейском соборе – историю христианской культуры. А под куполом бахаистского храма, где идея Бога выступает в абстрактном виде, особенно ясно, что молиться можно и в планетарии, не украшая его символикой мировых религий. Планетарии всех стран, соединяйтесь! Что же до болтовни церковных чинов, из высказываний которых следует, что “ценность”, скажем, Грибоедоваопределяется прежде всего его государственной деятельностью (работой в МИДе), а не частной (“Горе от ума”), то тут хоть святых выноси. Государство, между прочим, его и сгубило, предписав вести тегеранские переговоры максимально жестко и без учета местных (кстати, религиозных) традиций. То же относится и к Салтыкову-Щедрину, провинциальному столоначальнику: за “Историю одного города” его вполне можно отнести к “ненавистникам России”. То же относится и ко множеству других насмешников и просто неглупых людей. Про всякие же не служащие государству эмигрантские морды, вроде Герцена (кто он такой? ленинский персонаж, “разбуженный” декабристами?) или Бродского (а этот кто такой? осужденный тунеядец?) таким чинам и говоритьпротивно. И политика этого Карфагена вновь лезет во все щели, делая неврастеником любого нормального гражданина, которому небезразлично, что творится на его родине. Так что Дали – живи он в наше время и в нашей стране – непременно написал бы “Великого Модернизатора” – затянутого в пиджачок наночеловечка с пряменькой спинкой на продолговатом велосипеде одноименного плавленого сыра со вторым седлом сзади.
