Клеймо Сэкеттов - [8]

Узкая тропинка вдоль гребня уходила в нужном мне направлении. От вершины гребня до дна Соснового каньона было примерно тысяча футов. Большую часть пути мне пришлось преодолеть на пятой точке, соскальзывая по заледеневшей тропе вниз. Чтобы не сорваться, приходилось цепляться руками и здоровой ногой за корни и скальные выступы.

Когда я спустился в каньон, руки мои снова кровоточили. Но смотрел на все это я как-то отрешенно. Было похоже, что я стою в стороне и наблюдаю за разыгрывающимся шоу. Но я настырно полз вперед, ибо мне не хватило здравого смысла лечь на землю и умереть.

Я шел по индейской тропе, а в этой части страны тропу могли проложить только апачи. О них я знал слишком много. Не так много, как мой брат Тайрел, но все же кое-что. Например, представлял: если апачи и найдут меня, то лучше всего сдаться.

Индеец-апач — это воин. Он сильный боец, и у него свои представления о гордости и чести. Его авторитет основывался на том, как много лошадей он угнал и сколько удачных разбойных нападений на его счету. По понятиям белого человека, он совершал преступления, но у индейца на это совершенно иной взгляд. Милосердие по отношению к врагу являлось свидетельством слабости и страха. Апач уважал только храбрость.

У меня были хорошие отношения с индейцами. Я обменивался с ними лошадьми, воевал, охотился вместе с ними… но меньше всего мне хотелось сейчас увидеть индейца.

Большими глотками я долго пил из Кловер-Спрингс, а затем снова шел. Сколько раз я падал, трудно сосчитать, но вставать каждый раз становилось все труднее, и я не знал, поднимусь ли в следующий раз.

Кэмп-Верд находился к северо-западу отсюда на берегу реки. Мне было необходимо добраться до Ист-Верд — той самой реки, которая спасла мне жизнь, когда я падал с горы, затем вдоль нее добраться до Верд, а по ней — до военного лагеря.

Я потерял всякое представление о времени. Однажды поймал себя на том, что разговариваю сам с собой, а как-то даже пел. Я еле передвигал ноги, но старался себя подбодрить. Внезапно я оказался не один. Недалеко от меня верхом ехали апачи. Отряд проехал мимо, и тут же появились еще двое. Они спрыгнули на землю и повели лошадей под уздцы. Это были гибкие люди с бронзовой кожей, пыльные от долгой дороги. На поясе у них висели свежие скальпы. Они не говорили, не делали по направлению ко мне никаких движений — они просто наблюдали за мной ничего не выражающими черными глазами. Когда я упал, они смотрели, как я вставал на ноги. Один из апачей смеялся, но больше ничего.

Так мы прошли милю. Я не знаю, сколько раз на протяжении этой мили я падал, может быть, раз девять или десять, и они ждали, позволяя мне подняться, а я все шел. Перед Ист-Верд тропинка уходила с горы, но апачи не отставали от меня.

Когда тропинка уперлась в реку, они повернули коней, и один из них направил лошадь мне наперерез. Я попытался обойти его, но он снова остановил лошадь передо мной, и хотя я был в полубреду, понял, что пленник. Один из них указал мне направление пикой, и я двинулся на север, поднимаясь вверх по ущелью.

Пройдя примерно милю, мы подошли к поселению. Все апачи, в том числе женщины и дети, высыпали на улицу и уставились на меня. Я видел, как они стоят и смотрят. Я попытался идти дальше, но тут колени мои подкосились, и я упал.

Мое сознание на мгновение прояснилось, и я подумал: «Телль, тебе не повезло. Они убьют тебя».

Потом я отключился — просто провалился во мрак, наполненный болью, которая затопляла мой мозг до тех пор, пока не осталось ни боли, ни мрака — ничего.

Глава 4

Открыв глаза, я увидел, что лежу под каким-то навесом. Не поворачивая головы, осторожно огляделся. Я был среди апачей. Вокруг маленького костра собралось шесть или семь мужчин и примерно в два раза больше женщин. Они ели и разговаривали.

Тогда я все вспомнил. Вспомнил, как индейцы шли за мной, как я падал и поднимался. Сколько же, думал я, они следовали за мной?

Одна из индианок что-то сказала, и приземистый, плотно сбитый воин встал. На нем были только ремень, завязанный вокруг головы, набедренная повязка и мокасины до колен, которые обычно носили апачи. Подойдя, он присел около меня на корточки, протянул руку и осторожно потрогал мои ноги, раны на голове и груди. Затем сделал знак, которым приветствовали храброго человека: вытянул перед собой левую руку, сжав ее в кулак, а правым кулаком ударил по левому предплечью.

— Друг, — сказал я. — Амиго.

Он коснулся шрама, оставленного пулей на моей голове.

— Апачи?

— Бледнолицый, — отозвался я, выбрав то определение, которое индейцы дали белым людям. — Я найду его.

Он сделал еще какой-то знак, а потом спросил:

— Ты голоден?

Я кивнул и задал вопрос:

— Давно я здесь?

Он поднял вверх три пальца и добавил:

— Мы сейчас уходим.

— В Кэмп-Верд?

С минуту я думал, что он вот-вот улыбнется. Когда он покачал головой, в его глазах светилась мрачная усмешка.

— Не в Кэмп-Верд, — он махнул головой в сторону Моголлона и, пристально взглянув на меня, сказал: — В городе солдаты.

Индеец молчал, пока я лежал и размышлял над тем, что меня ждет дальше. Возьмут ли они меня с собой в качестве пленника или дадут уйти?