Клеймо - [29]

Дедушка широко улыбается, показывает мне оба больших пальца. Рядом с ним сидит Джунипер – съежившаяся, в смертельном страхе. Она попыталась улыбнуться, и я обрадовалась, я больше не думаю, что сестра, быть может, стыдится меня.

В начале суд заслушал первого свидетеля характера, Марлену, мы дружили с восьми лет. Она нервничала, но осталась мне верна, приводила примеры того, как я всегда старалась соблюдать правила даже рядом с людьми, которые их нарушали. Мне кажется, она хорошо меня подала: я и логичная, и преданная друзьям, веселая, но всегда поступаю правильно. Впервые за два дня я вновь узнаю себя в описании со стороны, и тем лучше, если для своего возраста я выгляжу малость занудой.

– Мисс Понта, считаете ли вы, что Селестина Норт порочна и заслуживает Клейма? – спрашивает Боско.

Марлена оглядывается на меня, смаргивает слезы и говорит убежденно:

– Нет, ни в коем случае!

– Благодарю вас, мисс Понта.

Отец высказался за них обоих, за себя и за маму, рассказал, как приводил меня еще маленькую к себе на работу и как меня силой выдворили из редакционной, потому что мне требовался идеал, и я указывала взрослым на малейшие ошибки и нестыковки.

– Селестина очень логична. Она – математик, у нее лучшие оценки в классе, она собирается учиться на математическом факультете, и декабрьские тесты показали, что она наберет проходной балл с большим запасом. Она очень талантливая девушка, такой дочерью можно только гордиться. И она любит, чтобы все вещи были на своих местах, она решает проблемы, задачи, применяя правила и теоремы. Правила для нее – главное.

Я улыбаюсь папе. Я снова себя узнаю.

Судья Санчес внимательно смотрит на отца, яркая помада отчетливо проступает у нее на губах, как-то подловато она глядит.

– Понятно, мистер Норт, но мы можем вспомнить слова Капланского о математиках: «Самый интересный момент для них не тот, когда удается что-то доказать, а тот, когда удается найти новые правила». Математика опирается на фундаментальные аксиомы, но применяются они самыми разными способами и порождают множество абстрактных теорий. У вашей дочери ум такого склада, мистер Норт? Склонный создавать новые теории, новые понятия, рисковать, действовать вопреки?

Отец раздумывает, присматриваясь ко мне.

– Нет, – говорит он и делает паузу. – Я бы не сказал, что Селестина склонна действовать вопреки. Нет, она всегда в согласии с собой.

Я понимаю, что он пытается мне сказать. В нынешних обстоятельствах я тоже должна быть в согласии с собой. Я никогда не поступала вопреки своим убеждениям. Он советует мне слушаться сердца.

Судья Санчес улыбается, она услышала то же, что и я.

– А нынешние события, мистер Норт? – медоточиво уточняет она. – Детки, бывает, застают нас врасплох. И когда только успевают перемениться?

Отец смотрит на меня, смотрит так, словно видит впервые. Что-то он скажет?

Боско вмешивается, недовольный:

– Мистер Норт, судья Санчес хочет знать ваше мнение: характер вашей дочери Селестины Норт порочен?

Отец разворачивается к нему.

– Нет, сэр. Моя дочь ни в коем случае не порочна, – чеканит он, с трудом сдерживая гнев. Я вижу, он готов броситься на первого, кто подвернется, ударить его, завопить в голос.

– Благодарю вас, мистер Норт.

Затем для Фионы и Маргарет наступает вожделенный момент славы. Когда я слушаю их показания, мне кажется, они говорят о ком-то другом, не обо мне. Я так храбро поступить не смогла бы. И еще мне кажется, будто я слушаю клоунов, чья речь лишена логики. Что они твердят о правилах для Заклейменных и для нас, остальных? Я перестала видеть в этом смысл. Они только укрепляют меня в мысли, что я все сделала правильно: не сделала бы – была бы такой, как они.

Мистер Берри отнюдь не разыгрывает спектакль, как я ожидала, насмотревшись кино, он не пускает пыль в глаза, его речь не грохочет, проносясь по залу в вихре танца. Он держится очень просто, говорит прямо и потому вызывает доверие. Но он проворен и остер и улавливает смысл любой интонации, паузы, намека даже быстрее, мне кажется, чем Джунипер. Обе женщины поглядывают на него с сомнением, но не могут устоять, он так очарователен, так заинтересован, он не обличает их (пока что) во лжи. Пока что он делится с ними теорией, которую придумал Боско: я пыталась защитить пассажиров от заразы, которую распространял Заклейменный.

Они задумываются.

Толстуха, Маргарет, готова уступить, но Фиона с костылем непробиваема: не так все было.

– Мне наплевать, какое объяснение сочинила защита, – заявляет она. – Мне вы мозги не промоете. Я своими глазами видела, эта девчонка, – она тычет в меня палкой, – помогла тому старику с Клеймом сесть.

Услышав такое обвинение, публика взрывается, кто-то из прессы выбегает, чтобы сию минуту настрочить репортаж.

Боско сообщает, что камеры, включенные в автобусе во время той поездки, находятся в распоряжении Трибунала, но съемка оказалась неудачной и не принята в качестве улики. Уверена, Боско сумел как-то подтасовать дело в мою пользу, изъять губительные доказательства. Боско напоминает, что мы вынуждены полагаться на мнения свидетелей, а это не то же самое, что увидеть все своими глазами. Конечно же, если бы все увидели мои действия вживую, мне было бы хуже, а теперь каждый волен верить очевидцам или же нет. Спасибо ему за такую уловку.