Клеверное поле - [2]

Он бросился к проводнице. Та пила чай, равнодушно поглядывая в окно. На откидном столике, около большого чайника, лежал большой кус сала и небрежно нарезанный чёрный хлеб.

— Мне необходимо сойти! — сказал Игорь.

— До Оренбурга-то далеко, — удивилась проводница.

— Понимаете, мне необходимо немедленно! — воскликнул он.

— Чо, стоп-кран, что ли, дёргать?! — рассердилась проводница. — Ишь, приспичило. Вот сейчас разъезд Первомайский, дак сходите — две минуты стоим…

Игорь бегом вернулся в своё купе, схватил этюдник и бросился в тамбур. Поезд начинал тормозить.

— Ты куда? — удивился Ионыч.

— Выхожу. Отличная натура…

— Не валяй дурака! Нам завтра на месте быть!

— Опоздаю на сутки.

— Подожди, подожди! — закричал Ионыч. — С ума сошёл!

Состав остановился. Игорь спрыгнул на деревянную платформу. «Двинусь в обратную сторону пешком», — решил он.

Лязгнули тормоза, поплыли мимо вагоны. Ионыч что-то кричал из тамбура, но Игорь не оглядываясь шагал вдоль железнодорожного полотна к клеверному полю. Он торопливо установил этюдник с небольшим холстом на лёгком подрамнике, выдавил на палитру пурпурный кадмий, золотистую охру, фиолетовый краплак и начал писать.

Золотое кипение над темнотой туч слегка поблекло, но пушистые цветы так же горели розовыми огоньками. Игорь работал, кладя быстрые мазки на холст, вглядываясь в поле. Впрочем, картина с неистовой игрой красок уже запечатлелась в его памяти, он мог видеть её с закрытыми глазами. Работал он, пока не посерело закатное небо, опять зачастил дождь и похолодало. Озноб от промокшей рубашки напомнил о куртке, оставленной в купе, наступал вечер, и он пошёл к станции узнать о ближайшем поезде на Оренбург.

В крохотном зальце станции стояли два деревянных дивана с неизменным МГТС на спинках и бачок питьевой воды с надёжно прикованной на цепь кружкой. Женщина в выцветшем платье с замызганным подолом, широко расставляя толстые ноги, обутые в галоши, мыла пол. Игорь нацедил из бачка желтоватой воды и пошутил:

— Мощное сооружение.

— А то как! — сердито отозвалась женщина. — То и гляди уворуют. Со скорого, что ли?

— Со скорого.

— Не к учителю?

— Я здесь никого не знаю, захотелось запечатлеть ваши места.

— Какие такие места — степь-матушка. Выйди-ка на двор, дай домыть.

Дождик не прекращался — реденький и упорный. В темноте безлесая местность неразличимо сливалась с горизонтом, пахло мокрой землёй и душисто-пряным травяным настоем. В полукилометре от станции мигали слабые огоньки, должно быть, пристанционный посёлок. Женщина скоро вышла и выплеснула с платформы грязную воду из ведра. Игорь, стараясь не наследить, вытер ноги о мокрую тряпку у порога, вернулся в станционное зальце и остановился напротив картины, прислонённой к спинке эмпээсовской мебели. Она увиделась ему похожей на цветную фотографию, и, вглядываясь, он старался понять, почему не получилось ясно увиденное, поразившее воображение. Вытащив из этюдника мастихин, раздражённо начал снимать он с полотна краску. Несколько кусочков её упали на пол.

— Эй! — воскликнула вошедшая следом за ним женщина. — Эй, чего хавозишь-то! Тут моешь, моешь…

— Извините… — Игорь носовым платком подтёр пол.

— Если от оренбургского отстал, так завтра в обед пройдёт. Так до завтрева и будешь тут? — Она бросила на деревянный диван жидкий матрасик и телогрейку.

— Послушайте, мне надо остаться на день. Нельзя ли где переночевать… и поужинать. Я заплачу. — Игорь вытащил кошелёк, тиснённый по коже золотом.

Женщина с уважением посмотрела на красивый кошелёк.

— Чего нельзя — ночуй. На дежурстве я, а ты иди за линию, вторая изба с краю. Спросишь Микешу Попова — сынок мой. Скажи, так, мол, и так, мать прислала. Молока пускай даст, на загнётке картоха утрешняя в чугунке…

«Безумство застрять на этом степном разъезде, — размышлял Игорь. — Да, пожалуй, так, но невозможно покинуть место, где ты увидал Главную Картину. А треклятое панно в Оренбурге? Чёрт с ним! Тошнотворная работа: рабочий с бицепсами культуриста и жизнерадостная колхозница на фоне заводских труб и тучных нив. Нет уж, пускай Ионыч малюет — ему не привыкать!»

— А то надумаешь — приходи к обеду, кассирша за час до поезда приходит, — сказала женщина.

— Завтра не уеду. Послезавтра.

— Ладно, иди прямиком через пути, там дорога есть. Скажи Микеше, мол, так и так…

Игорь перешёл железнодорожную линию, он шёл и улыбался, думая, что станционная сторожиха, должно быть, очень добрая женщина. Узкий просёлок зарос по сторонам высоченной полынью, горьковатый аромат её мешался с другими незнакомыми запахами, свежими и пьянящими. За полынью огоньки изб пропали, и он было решил, что заплутался, но неожиданно вышел к посёлку, к приземистым строениям с огородами в путанице тёмных плетней.

Долговязый костистый Микеша не удивился гостю и без долгих расспросов сказал:

— Подушка в мазанке есть и дерюжка стелена. Курить там никак нельзя — сено сложено.

Игорь постеснялся спросить об ужине, сидел на брёвнышке недалеко от мазанки и курил, заглушая сигаретой голод. Скоро луна пробилась на наволочном небе, высветив необъятный простор, и простор этот поразил Игоря, городского жителя, привыкшего видеть небо в промежутках между крыш. Он словно бы вдруг оказался в другом мире, в котором можно верить в сказочных великанов, неторопливо расхаживающих под высоким небом, свободным от паутины проводов и ничем не ограниченным.