Клетка - [8]

— Я вас узнала сразу, как только вы заговорили!

— Неужели? — Ну, спасибо, утешили! Мы сколько же лет не видались? — Постойте, — мне тогда было 18… потом я поступил в академию… вышел, теперь мне… 32, - да мы ровно 14 лет не видались… Как это вы могли меня узнать? Ведь не по лицу же?

— Нет, как вы заговорили, меня точно кольнуло что, а потом, потом я всё вспомнила, ведь кроме нашей детской встречи у меня и воспоминаний-то нет!

Он нагнулся и ближе взглянул в личико Лины.

Да, она не лгала; голос был так печально искренен, глаза глядели так прямо, так светло.

— Так я был ваш единственный роман? Не может быть! — он засмеялся.

— Уверяю вас, что это было за всю мою жизнь единственное и самое яркое воспоминание.

«Бедная девочка!» — вздохнул он про себя. Он забывал, что 14 лет пронеслись и над её головой; она стояла перед ним такая тоненькая, стройная, завитки её светло-белокурых волос так мягко льнули к лбу и вискам, что он сказал совершенно искренне:

— А вы нисколько не изменились, я бы узнал вас с первой встречи. Вы ведь не знаете, конечно, что я рисую, всегда рисовал и тогда занёс в альбом ваш портрет. Я когда-нибудь покажу вам, у меня масса ваших набросков.

Каждая его фраза была для неё «ликующим аллилуйя», она переживала какой-то дивный, волшебный сон.

Доктор, Сергей Григорьевич Гарчин, просидел в магазине часа три. Когда приходили в магазин покупатели, Лина должна была поневоле вставать, разговаривать с ними, отпускать им товар; он следил за её быстрыми лёгкими движениями, улыбался, встречаясь с её глазами, в которых читал нетерпение вернуться к нему.

Когда он, наконец, ушёл, поцеловав обе ручки Лины, девушка долго стояла прислонившись к той же колонне с блестящим шаром. Она боялась шевельнуться, чтобы не разрушить окружавшего его очарования, чтобы действительность не оказалась пустой мечтой.

Когда вечером отец увидел её, он остановился поражённый.

— Ты чего? — спросил он.

— Я? — Ничего… — и, подняв на отца лучистые глаза, она вдруг рассмеялась.

— Чего ты смеёшься, что такое случилось, что ты сияешь, точно сто тысяч выиграла?

— Ничего не случилось, а так, весна, погода хорошая, вот и всё.

Отец ещё раз пристально посмотрел на неё и подумал: «Ох, пора бы девку замуж выдать, играет в ней кровь, ишь весне обрадовалась! Да за кого выдать? Да и самим нужна, такой продавщицы за деньги не наймёшь!»

А у Лины всё пело в груди… Она сама была весна, начало той дивной жизни, которая вдруг проснулась в её душе.

Доктор Гарчин зачастил в магазин; в течение двух недель, пока Herr Шульц всё возился с таможней, а Frau Амалия всё хворала, он приходил чуть не каждый день, его страшно интриговал весь маленький мир, в который он попал.

В ближайшую субботу, вечером, снова выдались такие два часа, когда не было ни одного посетителя. Frau Амалия, хотя через силу, но поднялась со своего одра и поехала с супругом в «Пальму». Лина, в гладком синем платье, с кожаным кушаком, перетягивающим её тонкую талию, с распущенной косой как в дни её первой молодости тревожно ходила взад и вперёд. Она ожидала Сергея Григорьевича. На прилавке, в первой комнате устроен был чай с холодными бутербродами. Не смея никакими словами, никаким вопросом выразить те неясные, чудные надежды, которые зародились в её сердце при внезапном появлении молодого человека, она только оживала, молилась, плакала, и в то же время ей хотелось и петь, и смеяться. Когда, наконец, стукнула входная дверь, звякнул колокольчик, и газовый рожок осветил высокую, плотную фигуру в военном пальто, Лина едва удержалась от крика восторга и радости.

— А я сегодня только на несколько минут!

Сразу девушка побледнела, и рука её, протянутая для приветствия, упала.

— Я огорчил вас? — он взял обе её руки и ласково глядел ей в глаза. — Бедная вы девочка! Небогата же ваша жизнь радостями, если моё присутствие доставляет вам праздник! Ну, я всё-таки посижу с полчаса: у нас сегодня в обществе врачей интересный доклад, и я обещал быть. Ну, пройдёмтесь по вашему царству! Покажите мне, какие у вас новые экземпляры! — он думал, что Лина по-прежнему обожает зверей, и хотел развлечь её.

Держа за руку девушку, он прошёл с нею в третью комнату.

— Вы помните, я тогда так и не удостоился видеть ваших обезьян? Помните, в субботу, после нашего знакомства, со мной явилась моя матушка, и я помню, она не совсем-таки любезно обошлась с вами. Затем, через неделю я всё-таки урвался и прибежал один, но — тогда меня здесь встретила какая-то мегера, а вы не вышли.

— Если б вы знали, как я тогда плакала… Я ведь вас видела в дверь, а выйти не хотела…

— Ну, вот! И я чуть не плакал, а больше не пошёл к вам. Мне было тоже как-то стыдно и обидно, — не разберёшь эти детские чувства!.. Ну, говорите, что у вас тут нового?

Они стояли возле клетки большого, пёстрого попугая, с четырёхугольным хохлом, который он наставил тотчас при их приближении.

— Какая оригинальная птица!

— Это индейский попугай. В Европе это редкость! Отец первый раз приобрёл такого. Представьте, какая особенность его характера… Говорит только на туземном наречии!.. Совсем не говорит, но индейский попугай до того ревнив, что если привыкнет к человеку, а тот заведёт другую птицу и будет ласкать её, то он умрёт от ревности.