Клетка для сверчка - [29]

— Да, очень срочные, — Ольга бросила эти слова отрывисто, словно с ненавистью.

— Какова сумма, вы можете сказать? Это опять же требуется для ведения наших дел. Сами понимаете, вещи, которые мы будем предлагать, не имеют твердой цены. Это не золото, не бриллианты и не картины известных авторов.

— Вещи стоят столько, сколько за них платят, — так же отрывисто произнесла Ольга. — Так дядя говорит. Не так важно, сколько и кому я должна, важно то, что денег нет. Через месяц придется оставить дом банку. После продажи дома мне не видать ни копейки. Уж банк позаботится о том, чтобы я еще осталась должна. Все узнают о моем положении и начнут сбивать цены так, что сегодняшний аукцион покажется детской шуткой. Деваться мне будет некуда. Я торопилась продать коллекцию, пока сохраняется хоть какая-то видимость благополучия. Всем известно, что у меня долги, но это еще не беда. А вот когда я окажусь на улице, меня разорвут на куски.

Повисла пауза, нарушить которую Александра решилась не сразу.

— Это очень печально, — сказала она наконец. — И в ваших словах заключена горькая правда. Есть выражение: «Человек человеку — волк». Не знаю, как для всех людей, но для коллекционеров это полностью верно.

— Волк? — Ольга остановила на ней насмешливый взгляд. — Ну, это комплимент человеку. Волки далеко не самые жестокие животные. Самые жестокие знаете кто? Куры. Да, простые домашние куры. Если они заметят на ком-то из своих кровь, набросятся и заклюют до смерти. Я видела в деревне…

Она поморщилась и замотала головой, словно желая прогнать отвратительное воспоминание. Резко встала, так что Александра автоматически вскочила тоже.

— Давайте расплачиваться и уезжать, — решительно произнесла Ольга. — Нет, уберите кошелек, я угощаю. И знаете, мне сегодня тут не понравилось. Правду говорят — не возвращайся туда, где был счастлив.

И, подзывая жестом официантку, без перерыва добавила:

— Дядя говорил, у вас удивительная мастерская в центре. Я вас туда отвезу. Вы ведь меня пригласите к себе на минутку? Всегда хотела посмотреть, как живут свободные художники. Вы не представляете, какая я домоседка.

Александра вспомнила ужасающий беспорядок в своей мансарде и на миг заколебалась. Но Ольга просила искренне, выглядела воодушевленной и вряд ли отказалась бы от услуг агента, увидев, в каком хаосе тот живет. Художница уже поняла, что имеет дело с неординарной личностью.

— Конечно, я вас приглашаю, — сказала Александра. — Надеюсь, вы будете не слишком шокированы… Помещение почти непригодно для жизни, но я как раз на днях переезжаю.

* * *

…Ольга долго стояла у маленького мансардного окошка, глубоко утопленного в скошенную стену. Казалось, ее внимание привлекло нечто, происходящее на улице. Не отрывая взгляда от окна, молодая женщина произнесла:

— Значит, вы уезжаете отсюда… А я всегда мечтала так жить.

— Что? — удивленно подняла голову Александра. Она пыталась поладить со старой электроплиткой, чтобы сварить кофе. Плитка, словно предчувствуя, что ее бросят в мансарде после переезда, работать отказывалась. — Как жить?

— Ну, вот так, как вы, — Ольга обернулась. — Свободно, без всяких правил. Без условностей.

— Боюсь, правил и условностей в моей жизни немало, — улыбнулась художница. — Деньги, например, — та еще условность! А плата за съемное жилье — правило…

Ольга коротко рассмеялась и тут же запнулась:

— Ой, простите. Дядя всегда говорит, что я рассуждаю о деньгах как ребенок. Я ведь никогда не снимала жилье. Боюсь, теперь придется.

Плитка поддалась наконец, и крошечный оранжевый индикатор загорелся на ее засаленном боку. Александра налила воды в медную джезву, поставила ее на медленно накалявшуюся стальную спираль. Достала бумажный пакет с кофе, открыла его, вдохнула крепкий, чуть бензиновый аромат. Ее не покидало ощущение, что каждым движением она прощается с мастерской, где было столько прожито и пережито. Тревога и печаль, неизвестность впереди — все это мешало ей сопереживать Ольге в полной мере. А эта молодая женщина вызывала в ней сочувствие — несмотря на свое видимое благополучие, она была на удивление одинока.

— Я сейчас снова задам вопрос, который меня прямо не касается… — Александра медленно, ложка за ложкой, топила молотый кофе во вскипающей воде. Выключила плитку, оставив джезву доходить на остывающей спирали, повернулась к Ольге. — Вы можете не отвечать, конечно. Ваши родственники, как я поняла, понятие абстрактное. Но ваш дядя, Эдгар Штромм, — он может вмешаться в ситуацию? Сделать так, чтобы дом не продавали хотя бы до тех пор, пока вы не ликвидируете коллекцию?

— Нет, нет… — Ольга покачала головой. — Ему тут ничего не сделать, он сам сейчас переживает трудные времена. Он помогал, пока мог, много помогал. Надо совсем совести лишиться, чтобы опять его просить. А эти мои долги…

Ее лицо разом потемнело и словно съежилось.

— Они уже старые. На них наросли проценты. Есть люди, которым сразу надо рождаться нищими, чтобы им в долг никто не давал. Это я!

Она пыталась принять шутливый тон, но взгляд был серьезен, губы не улыбались. Александра склонила голову в ответ:

— Я такая же. Мне никто в долг и не дает.