* * *
Май только начался, и по утрам было еще свежо. Но в кафе наискось от дома Александры уже натянули тенты и поставили столики на улице. Штромма она увидела сразу — он был единственным посетителем. Перед ним стояла чашка кофе, к которой он не прикасался, пристально глядя на подходившую к нему женщину. Когда Александра приблизилась, Эдгар Штромм встал и слегка, как ей показалось — делано учтиво, поклонился.
— Рад видеть. — Он протянул руку, и Александра пожала ее. — И очень рад, что застал вас в Москве.
— Я тоже рада знакомству, — скованно ответила Александра и присела к столу. — Хорошо, если смогу помочь…
К ним вышел официант, Александра ткнула в меню, заказав кофе. Штромм продолжал пристально разглядывать ее, словно оценивая по частям, и это ее очень смущало.
— Кофе, и все? — спросил он. — Так дело не пойдет. Здесь несколько лет назад делали чудесные блинчики. У вас есть блинчики? — обратился Штромм к официанту. Получив положительный ответ, кивнул: — Мне и даме.
Когда официант удалился, Штромм продолжал, сверля Александру взглядом:
— А вот там, за углом, во времена моего детства была пирожковая. Я уж теперь и не знаю, были те пирожки за пять и десять копеек вкусными или нет, но воспоминания остались необыкновенные. Да… Время странная штука, правда? Прошлое всегда кажется нам или прекраснее, чем оно было, или ужаснее… Это еще Зигмунд Фрейд отмечал… И Марсель Пруст.
Александра вздохнула чуть глубже, откинулась на спинку плетеного стула, расправила плечи. Она переставала стесняться собеседника и теперь могла его разглядеть как следует.
Эдгар Штромм выглядел лет на пятьдесят с небольшим. Почему-то, говоря по телефону, Александра представляла его старше. Квадратное загорелое лицо, зачесанные назад седые, яркие до белизны волосы, маленькие голубые глаза, посаженные близко к переносице и словно слегка на разной высоте… Сухой тонкогубый рот, широкие плечи. Несмотря на прохладу и сырость (всю ночь шел дождь), Штромм снял вельветовый пиджак и бросил его на спинку свободного стула, оставшись в рубашке с короткими рукавами. В нем не было ничего неприятного или тревожащего, и все же Александра не могла избавиться от смутной тревоги. Слишком внезапно этот человек ворвался в ее жизнь.
— Вы москвич? — спросила она, стараясь отвлечься от неприятного ощущения. — Вы жили в этом районе?
— Да, коренной москвич, жил неподалеку, на Пречистенке. — Штромм почему-то хохотнул. — Но это было очень давно. Теперь я гражданин Евросоюза. Живу то в Польше, то в Германии. Собственно, везде живу.
И снова Александру задел его металлический, неискренний смех. «Он что-то скрывает! — думала женщина, следя за тем, как вернувшийся из кафе официант ловко сервирует перед ними завтрак, деликатно, чуть слышно постукивая посудой. — И кажется… нервничает больше, чем я!»
— Да что же мы смотрим на это великолепие, давайте есть! — воскликнул Штромм и взял вилку и нож. — Где я только ни бывал, где ни ел, а все-таки в Москве мне кажется вкуснее всего. Знаете, где родился, там и сгодился.
После этих слов он замолчал и казался целиком поглощенным едой. Александра ела медленно, без особой охоты, хотя была голодна. Дома еды не было, старенький холодильник давно сломался, она питалась всухомятку и от случая к случаю, на ходу. Перспектива вскоре потерять мастерскую, которая была для нее и домом, ввергла художницу в апатию. Она ощущала себя улиткой, лишенной раковины.
— Да! — внезапно громко воскликнул Штромм, и Александра вздрогнула, уронив вилку. — Что касается нашего дела. Я ведь вам ничего не сказал. Дело щекотливое, признаюсь. Пожалуй, даже дело чести.
Александра молча смотрела на него, ожидая продолжения. Штромм размазал вилкой джем по краю тарелки и резко отодвинул ее, словно решившись на что-то.
— Итак, на днях состоится маленький аукцион, — продолжал он. — Янтарь, копалы, люцит, бакелит. Распродается коллекция моего покойного друга. Продает его дочь. У нее сейчас стесненные обстоятельства. Да, собственно… — Штромм сделал паузу. — У Ольги всегда такие обстоятельства. Она не умеет обращаться с деньгами. Это взрослый ребенок.
— Что же требуется от меня? — осведомилась Александра.
— В данный момент — терпение, — шутливым тоном заметил мужчина. — Я пытаюсь донести до вас суть проблемы.
Александра, почувствовав неловкость, замолчала. Перед ней сидел клиент, на данный момент — единственный на горизонте. Экономический кризис не пощадил среду коллекционеров. Продавалась или самая ходовая дешевка, на которой нельзя было заработать, или редкости, которые в самом деле были уникальны, цена на них никогда не падала. Средний слой товара почти не двигался, а именно он кормил перекупщиков вроде Александры. Желающие отреставрировать картину тоже встречались не часто. Эдгар Штромм, кем бы он ни был, казался настоящим подарком судьбы.
— Вам доводилось иметь дело с коллекционерами янтаря и старых пластиков? — спросил Штромм, убедившись, что его внимательно слушают. — Вы говорили, что не знакомы с этой средой.
Александра отрицательно покачала головой.
— Это совершенно особенные люди, — Штромм улыбался, но его маленькие голубые глаза были холодны. — Они живут в замкнутом мире. В своей Янтарной комнате, если можно так выразиться. И выхода из нее нет. Кого однажды зачаровал янтарь, тот навсегда останется его рабом. Таким был и мой друг, чья коллекция выставлена на продажу. Наверняка вы не слышали его имени. Игорь Исхаков был настоящим фанатом янтаря.
