Клетка для сверчка - [12]

— Я здесь живу одна… И очень давно, пятнадцать лет! — ответила она ненатурально спокойным голосом. — Конечно, сперва я была не одна, за мной всегда кто-то присматривал. И мама приезжала из Парижа, жила подолгу. Вообще, она ушла от нас с отцом за год до…

Ольга запнулась, словно наткнувшись на невидимое препятствие. Помолчав, продолжила, по-прежнему с деланым бесстрастием:

— Но часто приезжать мама не могла, у нее ведь там семья. У меня в Париже трое братьев! — молодая женщина дернула уголком рта — это должно было изображать улыбку. Так же улыбался Штромм. — Она хотела забрать меня в Париж, но я решила жить здесь. Дядя Эдгар меня поддерживал, часто приезжал, помогал… Если бы не он, я и правда осталась бы совсем одна.

Ольга произносила свою речь неторопливо, размеренно, словно каждая фраза была давно заучена ею наизусть. У нее был скучный, бесцветный, монотонный голос человека, лишенного музыкального слуха.

— А вообще… — Она расправила плечи и глубоко вздохнула, словно избавляясь от тяжелой ноши. — Я так привыкла к этому месту, что даже не знаю, как смогу уехать. Отец двадцать лет назад построил этот дом и перевез нас с мамой сюда из Москвы. Сперва тут вообще было всего три дома посреди леса. Построились отец и его два близких друга. Остальные дома и весь поселок появились намного позже. Тогда и дороги нормальной к нам не было… У отца была идея — жить в лесу, среди сосен. Он хотел, чтобы я дышала свежим воздухом, а он бы спокойно писал свои научные труды. Отец был ученый, специализация — органическая химия.

— В самом деле здесь так тихо, и, должно быть, приходят хорошие мысли… И воздух чудесный! — кивнула Александра.

— Ну, вот… Сами говорите! — Ольга вновь попыталась улыбнуться, на этот раз чуть успешнее. — Я всех тут знаю. Есть охрана, соседи… Так что я никого здесь не боюсь.

«А ночью из дому между тем не выходишь!» — мысленно возразила ей Александра. Она не могла забыть полного ужаса взгляда, который Ольга бросила в сторону темного окна. То движение было искренним, не показным, в отличие от нынешнего напускного спокойствия, которое демонстрировала Ольга.

— Ну что же, давайте я покажу кое-что, вы хотя бы составите представление о коллекции… — внезапно заявила хозяйка, поднимаясь из-за стола. К своей чашке кофе она даже не притронулась. — Поздно… Мне еще нужно приготовить вам спальню.

— Не беспокойтесь, я привыкла к спартанской обстановке! — воскликнула Александра, также поднимаясь с места. — Если бы вы видели мою мастерскую! Это настоящая берлога!

— Знаю! — негромко рассмеялась Ольга, показывая мелкие блестящие зубы. — Дядя рассказывал!

— Как? — остановилась художница. — Господин Штромм?

— Ну да, господин Штромм, раз вы его так называете! — Ольга продолжала улыбаться.

— Но он никогда не был у меня в мастерской! — Александра не сводила недоуменного взгляда с хозяйки дома. Та отвечала, сохраняя безмятежную улыбку:

— Значит, ему тоже кто-то рассказал. Идемте!

«Да, неудивительно, рассказать могла и Альбина, она отлично знала, в каком хаосе я живу… — Александра поднималась вслед за Ольгой по лестнице. — Да кто угодно мог рассказать, всей Москве известно, какие у меня убогие условия существования. Я уже стала местной легендой, чем-то вроде городской сумасшедшей. Кроме самых отпетых пропойных художников, никто уже давно так не живет. И все же странно. Получается, будто обо мне тут шла речь уже неоднократно…»

— Это здесь, в комнате дяди. — Ольга прошла мимо отцовского кабинета и остановилась в конце коридора, слегка толкнув дверь, проскрипевшую коротко и тонко. — Он здесь останавливается, когда приезжает. Мы с ним уже кое-что разбирали и готовили к отправке. Самое ценное. Остальное будут забирать из папиного кабинета прямо коробками. Это просто невозможно, сколько нужно будет увезти… Вы сейчас увидите только малую часть и составите представление об остальном.

…Спустя час, уже около полуночи, Александра поднялась с колен, отряхивая посеревшие от пыли ладони. Глаза горели от слишком яркого белого света, который заливал небольшую комнату, губы пересохли от возбуждения. Она была одна. Ольга вышла позвонить, рассчитывая застать Штромма еще в аэропорту.

Художница была готова к встрече с новым для себя материалом, Штромм предупредил ее об уникальности собрания. И все же она была потрясена увиденным.

Александра обводила взглядом коробки со сдвинутыми крышками, загромождавшие стол, громоздкий ящик с полотняными свертками, стоявший посреди комнаты, застекленный шкаф, такой же, какими был заставлен весь кабинет покойного Исхакова. В дверце шкафа поблескивал ключ, оставленный Ольгой.

«Все запирается на грошовые замки или не запирается вообще. А здесь на миллионы, не на один десяток миллионов рублей. Даже по моим подсчетам, а я могу судить лишь приблизительно…»

У нее было ощущение, что дощатый, чуть вздувшийся от сырости пол колеблется под ногами. Александра боролась с овладевавшей ею паникой. «Невозможно выпустить на рынок все сразу! — Мысль, возникая вновь и вновь, язвила ее раскаленной иглой. — Это значит убить цены, обрушить, навредить себе и другим. Ценовая яма после такой бомбы не компенсируется долгие годы…»