Клеопатра - [27]

И Клеопатре приписывают обладание магическим даром, благодаря которому она совладала с Антонием и сделала его одним из своих невольников. Под её влиянием он становится таким же чужестранцем, как она сама. И Плутарх, и Дион Кассий повторяют, что он перестал одеваться «в соответствии с обычаями своей отчизны». «И потому, — восклицает Октавий устами Диона Кассия, — следует считать его не римским гражданином, но египтянином, и звать его должно не Антонием, но скорее Сераписом. Он сам презрел все высокие звания, дарованные ему отчизной, и сделался цимбалистом из Канопуса». А раз Антоний больше не римлянин, то ему отказано и в отваге, и в доверии. Он покидает битву при Акции так же бесчестно и трусливо, как все его новые компатриоты. Перестав быть стойким республиканцем, он «называет свою ставку дворцом, носит у пояса восточный кинжал... и восседает прилюдно на золочёном кресле или ложе». «Позабыв и отринув родину, имя, тогу и фасции, он во имя независимости полностью выродился в мыслях, чувствах и обличье в чудовище», — пишет Луций Флор. А вернее — в египтянина. Блестящим ходом Октавия его соперник превращается из римлянина в забаву женщины-чужестранки, а значит, и сам становится женщиной и чужестранкой. Ибо «тот, кто позволяет себе проводить дни в царской роскоши, баловать и нежить себя, как женщина, не может думать и действовать по-мужски». Объектом женоненавистничества и ксенофобии римлян таким образом становился мужчина и римлянин. Смелость такого неожиданного пропагандистского «зигзага» вызывает если не уважение, то удивление.

После победы над Антонием и Клеопатрой Октавий принялся оглядываться по сторонам в поисках поэта, который мог бы достойно, в «высоком стиле», воспеть его дарования и достижения. Вряд ли эти поиски были трудными, поскольку одним из самых приближённых к нему людей был Меценат, чьё имя сделалось нарицательным и стало обозначать «покровителя литературы и искусств». Сложность была лишь в том, что в окружении Мецената были не прихлебатели, а тонкие и изысканные поэты со сложившимися воззрениями и устоявшимися вкусами. Гораций, сражавшийся при Филиппах на стороне убийц Юлия Цезаря, изъявил готовность воспеть битву при Акции циклом коротких стихотворений. Однако его приверженность республиканизму, иронический склад характера и непростые отношения с двором Октавия сразу же вывели Горация из числа участников «соревнования». Не подошёл для создания эпической поэмы и Проперций. Если бы судьба даровала ему талант «водить в битву героические легионы», уверяет он Мецената, он использовал бы его, чтобы увековечить свершения Цезаря (Октавия) и воспеть священный смысл сражения при Акции, но каждый должен делать то, к чему призван: он, Проперций, — поэт любви и эротики. «Воин считает раны, пастух — овец, а мне пристало судороги любви считать...» Впрочем, он сочинил две поэмы по случаю поражения Клеопатры, но «эпическими стихами вернуть имя Цезаря его фригийским предкам», то есть троянскому царю Анхизу и его сыну Энею, легендарному основателю Рима, суждено было другому поэту — Вергилию.

Он начал работу над «Энеидой» вскоре после смерти Клеопатры и умер спустя одиннадцать лет, оставив поэму неоконченной, но толки и шум вокруг неё росли и ширились. Сюжет её был хорошо известен, и отказы Горация и Проперция объяснялись отчасти тем, что они не хотели создавать эпический аналог недавних исторических событий. Это сделал Вергилий и сам объявил в своих «Георгиках» о том, что намерен «изобразить морское сражение». Первая великая латинская эпическая поэма должна была быть посвящена победе Октавия в битве при Акции. Так сказал автор, и ему поверили. Великодушный Проперций, заранее отдавая первенство творению своего собрата по перу, набросал сходный план: «Пусть Вергилий расскажет о берегах Акция, оберегаемых Фебом, и о кораблях Цезаря... Посторонитесь, поэты римские, и вы, греки! Ныне рождается нечто ещё более великое, чем «Илиада» Гомерова».

И римляне были, должно быть, сильно удивлены, когда достоянием «читающей публики» в 19 году до н. э. стал полный, хотя и не выправленный автором черновой вариант «Энеиды». Удивлены, потому что поэма содержала лишь несколько беглых (хотя и лестных) упоминаний об Октавии, а битва при Акции описывалась как одна из многих сцен, изображённых на щите героя. Тем не менее в определённом смысле Вергилий сделал именно то, чего от него ожидали. Римское общество эпохи Августа получило свою мифологию, позволившую самоопределиться и возвыситься в собственных глазах, — и сделано это было по контрасту с тем, что воплощала в себе Клеопатра (опять же, на взгляд римлян). Верность семье и стране, преданность долгу, послушание, самоотречение — вот идеалы и ценности, которым присягает Эней. Преданность этим идеалам делает его достойным отцом Рима. И проявляются они ярче всего в том эпизоде, где Эней преодолевает искушение и отвергает любовь африканской царицы Дидоны.

После падения Трои Эней с небольшим отрядом беглецов много лет скитается по морям. Шторм прибивает корабль к африканскому побережью, где им оказывает гостеприимство царица Карфагена Дидона. Она вдова, она благородна и красива, но мать Энея, богиня Венера, с помощью крылатого Купидона воспламеняет в её сердце любовь к Энею.