Клеопатра - [74]
Теперь наступил черед триумфа Клеопатры; другим царицам, жившим прежде нее, порой удавалось поймать в свои сети безумцев войны, остановить на какое-то время маньяков власти, но в этот миг она превзошла их всех: сейчас она увозила своего гения в путешествие, которое напоминало восхождение к вечности.
А между тем тот, кому она подарила это дивное приключение, был одним из первых людей на земле, которые поняли, что в нашем мире все меняется, что время не кусает себя за хвост, а формирует себя, конструирует себя посредством меча, законов, выборов, декретов, амбиций: короче говоря, что существует сила по имени История, которая зависит от людей, а не от богов. И этого Цезаря, который был в подлинном смысле homo historicus[53], этого политического гения, на много веков опередившего свою эпоху, Клеопатра в мгновение ока перенесла в безвременье. После душного и тесного пространства осажденного дворца ему хотелось простора, нескончаемой протяженности нильской долины и пустыни; и вот, когда он взошел на этот корабль, так похожий на священную барку богов, перед ним открылось неподвижное время пирамид, храмов, сфинксов, обелисков — сей географический горизонт не только каждый миг давал новую пищу для его ума и воображения, но и стал для него образом той самой нерушимой вечности, которую он хотел сделать фундаментом своей будущей империи.
Двое влюбленных еще никогда не переживали таких чарующих моментов, как сейчас, когда они, никуда не торопясь, медленно перебирают нескончаемые четки сокровищ Египта: гробницы, храмы у кромки воды, священные росписи, таинственные письмена, разделенные крошечными бусинками лотосов и крокодилов… О том отрезке пути, что предшествовал их прибытию в Фивы, никаких сведений у нас нет — как будто время и впрямь растворилось в речном потоке. Но там, в древней столице фараонов, История внезапно настигла Цезаря и Клеопатру. Царица встретила жрецов, которые в памятные месяцы изгнания предоставили ей убежище, и должна была их успокоить, убедить в том, что римлянин не представляет угрозы для традиционного порядка вещей, что он не претендует на верховную власть, а, напротив, попытается им помочь после страшных лет засухи, опустошавшей долину. Но все оказалось просто: факт беременности царицы (она была уже на шестом месяце) жрецы восприняли как благоприятный знак, а комедия, которую Цезарь разыграл в самом начале войны, когда заявил о том, что возвращает Кипр Египту, показалась им достаточной гарантией того, что римлянин будет уважать независимость страны и не нарушит мир. Может быть, именно во время этой поездки Клеопатра договорилась со жрецами Гермонтиса о том, что ее сын — если Исида в своем милосердии позволит ей родить мальчика — будет признан сыном бога Амона, воплотившегося в земного отца ребенка, Цезаря. Великий дипломат наверняка не остался безучастным к этим переговорам: прибыв в Фивы, он немедленно принес жертву богу, который, как считали египтяне, уже обитал в его теле…
И на этот раз Цезарь опять, так сказать, шел след в след по стопам Александра. Ибо и Македонец, завоевав Египет, получил благословение Амона: обратившись к оракулу этого бога, который находился в оазисе Сива, в глубине Ливийской пустыни, он узнал, что станет владыкой мира. Сам ли император подстроил упомянутый эпизод, имел ли он на руках крапленые карты? Это маловероятно: хотя он жил в религиозную эпоху, Цезарь больше верил в самого себя, чем в богов. Однако похоже на то, что во время поездки по Нилу Цезарь окончательно пришел к выводу о невозможности создать стабильную империю, не опираясь на персональный и династический миф (эту идею он защищал с двадцатилетнего возраста, когда, в речи на похоронах своей тетки Юлии, впервые заявил о божественном происхождении своей семьи), и что именно в Египте, сталкиваясь с богами, которых почитали и греки, и римляне, он понял: необходимо как можно скорее заложить основы универсальной религии. Новые боги (такие, как Дионис-Осирис, Сарапис-Зевс-Асклепий, Исида-Афродита) должны выражать достаточно общие принципы, иначе они не смогут обеспечить единство мозаичной империи, которая образуется в результате завоеваний и будет состоять из очень разных земель, населенных лишенными корней народами, — этого универсума, не имеющего надежных ориентиров, подверженного всяческим волнениям, крайне неустойчивого.
Итак, пока они поднимались вверх по течению, мечта Цезаря обретала форму, округлялась — по мере того (хочется мне сказать), как округлялся живот царицы. Наконец Цезарь и Клеопатра достигли Асуана. Приблизившись к порогам, они оставили корабль и направились — наверное, их несли на носилках — к храму Исиды на острове Филе, некогда столь любимому Флейтистом. На этом острове, среди хаоса скал и весело журчащих прозрачных потоков, скрываются пещеры, в которых, согласно легенде, втайне готовится великое ежегодное действо Половодья. Храм Исиды расположен в непосредственной близости от пещер; на его стенах можно увидеть силуэты и профили Флейтиста, изображенного в тех же позах и тех же одеяниях, что и древние фараоны. Цезарь и Клеопатра принесли там жертвы, а потом тронулись в обратный путь — под предлогом, что солдаты императора устали и требуют возвращения в Рим.
