Клеопатра - [66]

Благо «инструмент» для этого был у них под рукой — та самая Арсиноя, все еще жившая во дворце и неразлучная со своим любимым евнухом, неким Ганимедом, человеком еще более хитрым и амбициозным, чем евнух мальчишки Птолемея. Этот кастрат горел желанием попасть в лагерь противника и возглавить неприятельскую армию. Цезарь и Клеопатра справедливо решили, что два полководца для одной армии — это будет многовато. Солдаты быстро разделятся на две фракции и найдут во внутреннем конфликте выход для своей неизрасходованной энергии; этим можно будет воспользоваться, чтобы прорвать кольцо осады и наконец подавить мятеж.

Цезарь, возможно, доверил царице подготовку операции: ведь она в совершенстве владела искусством гаремной интриги и уже давно наводнила дворец своими агентами. Арсиноя и ее евнух, которыми умело маневрировали подкупленные Клеопатрой предатели из их окружения, решили, что пришло время покинуть дворец. Цезарь приказал своим солдатам пропустить беглецов через оборонительные линии, будто бы их не заметив, — так начался новый тур игры.

Оказавшись в городе, беглецы уже видели себя настоящими героями. Горожане, очевидно, были с этим согласны, ибо устроили им триумфальную встречу. Один только Ахилла помрачнел: Ганимед, как и предвидели любовники, едва успев появиться в лагере, поцапался с главнокомандующим. Каждый из военачальников хотел найти поддержку у солдат и, чтобы добиться этого, не жалел обещаний и подарков. Пехотинцы пока не принимали ничью сторону и, зубоскаля, хватали что могли; однако, вопреки коварному плану Цезаря и Клеопатры, никаких волнений в армии не наблюдалось. Более того, осуществление их проекта поначалу имело катастрофические последствия: под приветственные клики народа Арсиною торжественно провозгласили царицей.

В Египте теперь было две царицы, одна из которых открыто сожительствовала с иностранцем. Положение Цезаря стало невыносимым, и не только потому, что осада дворца ужесточилась: после того как народ сделал свой выбор, римлянин уже не мог утверждать, будто остался в Египте лишь с целью урегулировать семейную ссору. В один миг Александрийская война предстала перед всеми (и прежде всего перед римлянами) в своем истинном свете: как иностранное вмешательство, осуществленное по инициативе генерала, который жаждет золота и лелеет амбициозные планы, связанные с завоеванием мирового господства.

Тем не менее любовники нисколько не беспокоились. Во-первых, потому, что Цезарь был уверен: римляне, которых зажал в своем железном кулаке энергичный и верный Антоний, ничего против него предпринимать не станут. Во-вторых, потому что в том, что касается дворцовой жизни, их стратегия в конце концов увенчалась неожиданным успехом: осознав, что власть уплыла в другие руки, евнух цареныша впал в страшную ярость; днем и ночью он кипел негодованием, видя, что театр интриг переместился туда, где его самого нет. Он тоже стал подумывать о бегстве — разумеется, в компании своей марионетки, молодого царя. Но этого второго заложника ни Цезарь, ни Клеопатра выпускать не собирались. В конце концов им все-таки представилась возможность избавиться от одного из своих худших врагов. Они поняли: для этого достаточно убедить евнуха в том, что он не сможет бежать, если не убьет Цезаря.

Принадлежала ли идея этого нового маневра Клеопатре? Может быть, а может быть, и нет; но если Цезарь, как и в первый раз, доверил ей осуществление операции, то, наверное, по той же причине: по чисто техническим соображениям; потому что она родилась в гареме и лучше, чем римлянин, знала его законы. Как бы то ни было, любовники, через своих агентов, без всякого труда убедили евнуха в том, что если он хочет вернуть себе власть, то должен покинуть дворец, предварительно убив Цезаря.

Храбростью он не отличался (как показал эпизод убийства Помпея). Поэтому выбрал яд. Цезаря вовремя известили. Но император продолжал делать вид, будто ни о чем не подозревает. Евнуха поймали с поличным, когда он варил в котле свое смертоносное зелье, процесс приготовления которого занимал одиннадцать часов; ему тут же отрубили голову, а дальше события стали развиваться в соответствии с карикатурными законами, характерными для семьи Лагидов: как только в лагере противника узнали о казни евнуха, там вновь вспыхнуло соперничество, еще более ожесточенное, чем прежде. Ахилла хотел упрочить свое положение, став новым стратегом Александрии; Арсиноя прочила на эту должность Ганимеда, которого она, обретя царское достоинство, уже сделала своим первым министром. Из двух военачальников Ганимед был и более одаренным, и более хитрым. Когда армия начала выражать недовольство Ахиллой, Ганимед сумел сделать так, что его соперник впутался в конфликт с пехотинцами (конфликт, который сам евнух Арсинои, несомненно, втайне подогревал), и, когда вот-вот должен был разгореться мятеж, внезапно выступил из тени, руками случайных людей ликвидировал Ахиллу, а потом без особых формальностей встал во главе армии.

Из троицы, доставившей столько неприятностей Клеопатре, теперь остался один Феодот, который все еще находился во дворце, рядом с малолетним царем, однако после того как Цезарь отверг его подарок — засоленную голову Помпея, — старался держаться в тени, несмотря на свою любовь к цветистым речам.