Клео. Как одна кошка спасла целую семью - [11]

Потом я сидела на диване, поглаживая след от ожога на руке — память о том, как я пекла кекс на день рождения Сэму. В голове не укладывалось, что этот ожог еще здесь, в мире живых, а моего мальчика нет.

Мало того что ситуация и так сложилась невообразимая, так еще и туалет стоял без двери. Да, наш туалет, прямо как наши сердца, был распахнут для всеобщего обозрения. Скорбящие гости не могли укрыться и расслабиться в одиночестве. Мы тоже были лишены этой возможности. Стив приколотил к притолоке занавеску из душа, но хлипкая, в мелкий цветочек, преграда не доставала до пола, открывая посетителей снизу до колен. Я и не думала раньше, какой это надежный, благородный предмет — дверь. Правда, сейчас я открывала для себя множество вещей, о которых раньше не задумывалась.

* * *

Спустя несколько дней после похорон мне удалось убедить маму, что у нас все будет в порядке. Она с сомнением покачала головой и уселась в японскую легковушку. Из Англии позвонила мать Стива. Я вздохнула, когда она стала рассказывать, что ходила в театр на выступление знаменитого медиума Дорис Стоукс. Как будто нам еще не все было ясно. По словам свекрови, Дорис вызвала ее на сцену и сказала, что у нее есть сообщение от Сэма. Сэм просит передать, сказала Дорис, что у него все хорошо. Я раздраженно кивнула, когда Стив рассказал мне об этом. Все эти экстрасенсы и медиумы говорят одно и то же. Дальше Дорис поведала подробности о странном новом месте, где сейчас оказался Сэм. Похоже на школу-пансион, но тут весело и здорово. Я уже собралась отпустить язвительное замечание об английских медиумах и их тенденции описывать любые ситуации, прибегая к чисто британским терминам, вроде пабов, чайных и пансионов, когда Стив добавил еще одну деталь. Его мама совершенно не поняла, о чем речь, но передала слова Дорис. Может, для нас в этом есть какой-то смысл, сказала она Стиву. Сэм сказал, что он не против. Роб может взять себе его часы.

4 Вторжение

Кошка не идет туда, куда ее зовут.

Она появляется там, где в ней нуждаются.

Навсегда. Сэм ушел навсегда. Сколько это будет длиться? Существует ли бесконечность? Символ бесконечности — петля. Если я прожду достаточно долго на какой-то вселенской автобусной остановке, есть ли шанс, что Сэм вернется ко мне, сделав оборот?

Никогда. Никогда я его не увижу. Если только не верить в загробную жизнь, реинкарнацию или пансион Дорис Стоукс. Я не могла вообразить Сэма в каком-то пансионе, пусть даже заведение содержали ангелы. Он бы разобрался, какие там правила, а потом немедленно их нарушил, чтобы его исключили и отправили домой.

Даже если какие-то из этих реальностей существовали — в будущем или прошлом, — у меня туда доступа не было. Тем не менее мне нравилось думать, что я унаследовала от папы какую-то частичку его отношения к нереальному миру. Его любимой цитатой из Шекспира было: «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам».

Папа любил рассказывать о том, что в молодости он, лежа на операционном столе, побывал на волоске от смерти. Он несся через туннель к ослепительному свету и, вынырнув из него, встретился с какими-то удивительными людьми. Ему было там необыкновенно хорошо, но затем он услышал ласковый голос: «Прости. Ты должен отправиться обратно».

Обратный путь по туннелю в привычный мир, говорил папа, показался ему самым горьким разочарованием в жизни. В результате пережитого он всегда верил в призраков и духов, в спиритические сеансы и положительно относился к любым духовным учениям, кроме христианства. На жизненном пути ему встречалось слишком много людей, что называли себя христианами, но при этом не обладали ни одним из дивных качеств, присущих Иисусу.

Конечно, мой отец был необычным человеком. Своими синими, как фиалки, глазами он смотрел не столько на человека, сколько вокруг. Иногда казалось, что он одновременно говорит и с собеседником, и с какими-то своими невидимыми приятелями.

Кто-то мечтает умереть на поле для гольфа. Папе выпала похожая участь: скончаться во время антракта на концерте, куда он пригласил меня и маму, когда мальчики были еще маленькими. Услышав первые звуки своего любимого скрипичного концерта Бруха,[2] он повернулся ко мне и сказал: «Господи, акустика здесь просто превосходна». Вдруг он вскрикнул, как от боли, и уронил голову на грудь. Я встревожилась, тронула его за плечо и спросила, что случилось. Он приподнял голову, устремил взгляд в сторону сцены и восторженно улыбнулся.

На сей раз тот голос из туннеля, кому бы он ни принадлежал, сказал ему: «Добро пожаловать наверх!», — и папе не терпелось скорее отправиться в путь.

Это, конечно, было потрясением для нас, но прекрасной смертью для папы. Он было готов к ней и ждал этого момента. Желать, чтобы он вернулся, было бы чистым эгоизмом. Иное дело Сэм. Я искала знаков, которые указывали бы на его присутствие среди нас. Если трепетала занавеска, причиной всегда оказывался ветерок. Тень на стене напоминала по форме голову Сэма, но ее отбрасывала ветка папоротникового дерева.

Единственный знак, который мы обнаружили, было слово «дурак», нацарапанное его почерком высоко на стене в спальне. Стив обнаружил надпись, когда собрался переклеивать обои. Сэму пришлось, должно быть, влезть на стремянку, чтобы расписаться там зеленым фломастером. Совершенно типично для нашего сына — развеять надежды шуткой. Может, он и хотел сказать нам что-то, например что считает нас идиотами, увязшими в своем горе.