Клавдий. Нежданный император - [99]
Так наш император вошел в сонм Бессмертных и в историю таким же осмеянным, как и при появлении на свет. Каждый оттачивал на нем свое остроумие, начиная с Нерона, отличившегося труднопереводимым каламбуром: «Клавдий перестал (бла)жить среди людей» (morari eum inter rivos). В латинском глаголе morari (оставаться) первый слог краткий, а второй длинный. Но Нерон произносил оба слога длинными, и тогда это слово означало «быть глупцом»: становилось понятно, что «Клавдий перестал валять дурака среди людей». Нерону также приписывают привычку называть белые грибы по греческой поговорке «пищей богов». Намек на отравление слишком явен, чтобы Нерон позволял себе такое, но как знать. Брат Сенеки Юний Галлион в шутку говорил, что Клавдия втащили на небо крюком, намекая на способ втаскивать трупы казненных на ступени Гемонии.
Однако самым жестоким оказался сам Сенека со своим памфлетом «Отыквление божественного Клавдия». В литературном плане этот опус относится к Менипповой сатире, то есть римскому сатирическому жанру, в котором смешаны проза и стихи. Если коротко, то в памфлете Клавдий высмеивается за физические недостатки; боги считают его преступником и не хотят видеть рядом с собой; Клавдия отправляют в преисподнюю, где его встречают его жертвы; судья Эак, зная о страсти Клавдия к игре в кости, осуждает его на бесконечную игру с бездонным стаканчиком, но Калигула забирает его к себе в рабы. Впрочем, он очень скоро захотел от него отделаться и вернул обратно Эаку. Тот, не зная, куда девать Клавдия, отдал его своему вольноотпущеннику, чтобы разбирать судебные дела. Клавдий, посвятивший много времени отправлению правосудия и способствовавший карьере своих вольноотпущенников, Клавдий, верховный судья на земле, стал рабом вольноотпущенника судьи из преисподней!..
Сенека сводит тут личные счеты за восемь лет ссылки на Корсику, где ему, кстати, совсем не понравилось. Но его опус преследовал и политическую цель: выразить суть претензий со стороны сенаторского сословия к политике Клавдия, в частности, его открытости к уроженцам провинций и вольноотпущенникам, его судебной практике… «Отыквление божественного Клавдия» стало вкладом в историографию «дурного императора», и с этой точки зрения данное произведение — весьма удачный пропагандистский ход. Наконец, как говорит Пьер Грималь, целью было «дать понять, что юный Нерон станет другим, еще более великим Августом», который положит конец заблуждениям Клавдия.
Правда и то, что у традиционного политического класса были причины для недовольства этим нежданным императором, над которым он смеялся порой сквозь слезы. Только подумайте! Доверить высокие посты в администрации бывшим рабам, предпочтительно домочадцам! А эта идея ввести провинциалов в сенат, пусть хотя бы местную элиту! Вот что было совершенно невыносимо, и Сенека превосходно выразил настроение себе подобных, издеваясь над этим кретином, который «решил увидеть в тогах всех — греков, и галлов, и испанцев, и британцев». Ничего себе шпилька от стоика! Впрочем, столь же странен и весь памфлет. С чего бы вообще так зло смеяться над мерой, проникнутой духом стоицизма? Разве не считали последователи этого учения, что все люди — члены одной мировой республики, единой ойкумены? Разве человеческое стадо не пасется на «общем пастбище» (sunnomos), столь дорогом сердцу Зенона Китийского — основателя школы? Да и сам Луций Анней Сенека разве не родом из Испании, из Кордовы? И хотя теперь он сенатор, принадлежит к первейшему сословию, он все равно homo novus — новый человек, выходец из семейства всадников. Тогда почему он отказывает другим в том, что получили его собственная семья и он сам? Просто потому, что человеку свойственно цепляться за свои привилегии, даже если он является или называется философом. А новые привилегированные зачастую хуже старых. С этой точки зрения у него много общего с Цицероном — еще одним всадником, сделавшимся олигархом покруче прежних…
И все-таки прав был Клавдий, когда говорил, в отношении и вопреки всей этой ограниченной аристократии, что подобно тому как нынешние исторические примеры были вчерашними новшествами, так и нынешние нововведения завтра станут примерами. Высказываясь о галлах из «Косматой Галлии», которых хотел ввести в сенат, он мог бы привести в пример цизальпинских галлов. В его время они были римскими гражданами. Но во времена Цезаря, когда тот сделал кое-кого из этих галлов сенаторами, над ними потешались, рассказывая, что они сменили штаны на латиклаву и спрашивали у прохожих, как пройти в курию…
Отметим, что те же связи со стоицизмом прослеживаются и в других делах Клавдия, отмеченных печатью филантропии, например в законах в пользу рабов и женщин. Именно филантропией объясняется и пристрастие Клавдия лично выносить приговоры, осмеянное многими древними авторами.
В целом итоги правления скорее положительные: на границах — мир и безопасность, система управления в центре и на местах улучшилась, судебная процедура ускорилась, законодательство приведено в соответствие с эпохой, ведутся крупные строительные работы, государственные финансы оздоровлены. Можно ли сказать то же самое о завоевании Британии? Мы все-таки думаем, что приобретение новой провинции было рентабельным в экономическом плане, но сильно повредило общей стратегии Империи. В то время как Британия сама по себе не представляла никакой опасности, на острове придется постоянно держать войска — хотя бы для защиты завоеванных территорий от угрозы со стороны пиктов и скоттов с Севера. Силы, затраченные на оккупацию, можно было бросить на расширение буферной зоны за Рейном, что принесло бы гораздо больше пользы: Клавдий явно упустил возможность навести порядок в Германии, хотя возвращение фризов под власть Рима следует зачесть ему в актив.
