Клаудиа, или Дети Испании - [211]

Однако наибольший урон в этот день нападавшие понесли на левом берегу Эбро, за рощей Маканас. Там сарагосцы успели возвести многочисленные укрепления из кирпичей глины и песка, привезенных с черепичных заводов. Кроме того, на берегу располагалось несколько монастырей, из которых особенно выделялся монастырь Альтавас, позволявший прикрывать остальные укрепления плотным фланкированным огнем. Французы весь день яростно рвались вперед, несмотря на убийственный огонь из-за брустверов, и падали сотнями, поражаемые с разных сторон — со стен монастырей Сан Ласаро и Иисуса, из монастыря Альтавас и предместья Марсело. Однако место павших тут же занимали другие, в конце концов, добегавшие до траншей и вступавшие в рукопашную. Офицеры, бежавшие с обнаженными шпагами впереди солдат, гибли десятками, но считали для себя делом чести первыми прорваться за красноватые кирпичи оборонительных сооружений и вступить в рукопашный бой. Они были взбешены задержкой и все бежали и бежали вперед, разбиваясь о железные ряды сарагосцев, даже и не помышлявших об отступлении.

Но вот уставшие и обозленные французы стали отходить, и бригадир Бутрон, командир сарагосской кавалерии, тут же подскочил к Аланхэ с предложением:

— Ваша светлость, позвольте атаковать, самое время.

Аланхэ на мгновение задумался, взглянул в сторону отходивших французов, потом на Бутрона и сказал:

— Нет, генерал. Вы плохо знаете этих дьяволов. Я уже достаточно имел с ними дела, и не хочу в первый же день осады лишиться своей кавалерии.

Он совсем не догадывался о причинах наступившего вдруг на этом участке обороны города затишья. Слишком жарко было сейчас с южной стороны города.

* * *

Партида вбежала в рощу, и бежать стало легче, потому что вместо жидкой, летящей в лицо грязи, под ногами упруго запружинили опавшие слежавшиеся листья. Герильясы невольно ускорили бег, но командиры колонн жестко держали четкий размеренный темп. Наконец, впереди забрезжили просветы, и гул еще невидимого боя стал слышен уже совсем отчетливо.

— Стой! — вдруг крикнул Эмпесинадо, властно вскинув левую руку.

Задние ряды по инерции натолкнулись на передние, произошла некоторая заминка, кто-то от неожиданности упал. Но вот все остановились и, тяжело дыша, стали вытягивать шеи, чтобы увидеть, разглядеть, что творится там, на открытом пространстве.

— Вот они! — не отрывая взгляда от спокойно выстраивающихся в колонны на расстоянии нескольких сотен метров французов, сказал Эмпесинадо, и лицо его исказила гримаса холодной ярости.

— Построение. Судя по всему, готовятся подключиться к атаке, — добавил подбежавший запыхавшийся дон Рамирес.

— До города еще где-то около лиги?

— Да, примерно.

— Каррамба, далековато! А главное, никакой батареи поблизости.

— И слава Богу, — честно признался дон Рамирес.

Эмпесинадо бросил на него подозрительный взгляд, а затем вспомнил, что не рассказывал старику о своей тайной надежде, и вновь принялся разглядывать строящихся французских солдат. А дон Рамирес, между тем, прекрасно знал, что французскую батарею невозможно взять сходу и полком пеших воинов, не то, что их слабыми силами; Наполеон прекрасно предусматривал подобные желания со стороны нападавших, и артиллеристы вмиг расстреляли бы всех герильясов картечью.

— Что будем делать? — спросил командир герильясов, продолжая неотрывно разглядывать французов.

— Быть может, сместимся западнее?

— Но насколько позволит лес?

— Пожалуй, ненамного.

— Ударим сейчас, сходу, — вдруг решительно отрезал Эмпесинадо. — Видите, здесь всего один только полк. Если сходу, рассыпавшись, дать залп, а потом ударить в штыковую, они не выдержат, побегут… — и уже не слушая ответа дона Рамиреса, он сдавленным голосом скомандовал. — Отряд, слушай мою команду! Молча выбегаем из леса, рассыпаемся в цепь и на всем ходу даем прицельный залп. Стрелять как можно точнее. Сомнем их ребята, на нашей стороне внезапность. Вперед!

И Эмпесинадо, больше уже ни о чем не думая, не сомневаясь и не оглядываясь, бегут ли за ним его люди, словно одержимый, бросился в сторону французов, стоявших в походном строю спиной к лесу.

И не сомневался он не напрасно. Каждый из его шестисот людей поступил точно так же, как он, горя только одним желанием: скорее добежать, скорее послать пулю, всадить штык, схватить за горло. Пулю, пулю и штык, пулю и штык в этих проклятых габачо! Пулю и штык!

«Дай Бог, чтобы растерялись, — молил дон Рамирес, несясь вперед в едином общем порыве. Мы победим только в том случае, если они растеряются».

Но французы не растерялись.

Первый залп нападавших произвел ошеломляющее впечатление, выведя из строя сразу же большое количество солдат. Однако уже в следующее мгновение французские офицеры закричали:

— Атака с тыла! Полк к оружию! Первое рота… первое отделение, товсь! Пли! Вторая рота… Второе отделение, товсь!.. — одна за одной сыпались безостановочные команды, а вышколенные солдаты тотчас выполняли приказ, и уже в следующее мгновение их плотные, следующие один за одним залпы стали приносить ощутимый урон атакующим.

Дальше дело пошло еще хуже. Тут даже сам Эмпесинадо отчетливо осознал, что их таким образом просто всех перестреляют и уничтожат.