Классы наций. Феминистская критика нациостроительства - [29]

В этих условиях распавшиеся общественные институты мирного времени и городской цивилизации, ранее гарантировавшие защиту на основе закона, замещает расширенная семья, клан. Система родства, исторически служившая упорядочению общественных отношений и являвшаяся способом организации экономической, политической и обрядовой деятельности и инструментом регулирования сексуальности до появления государства, возвращается для частичного выполнения этих функций. Происходит возрождение «моральной экономики деревни»: этим термином, введенным в 1920-х годах советским экономистом А. Чаяновым (впоследствии погибшим), описывается поведение, не подчиняющееся логике рыночной эффективности. Например, крестьянину может быть важнее обеспечить детей в городе своей картошкой, чем продать ее и получить прибыль. Такая практика семейно-трудовых, а не рыночных отношений характерна для сообществ, оказавшихся в условиях изоляции, войны, экстремальной нехватки ресурсов. Антрополог Нонна Шахназарян, изучавшая организацию жизни и повседневность в Нагорном Карабахе в период военного конфликта 1990-х, указывает, что в этот период стала востребованной категория рода (и ранее важная в сельских районах) и вся мифологизированная система отношений, связанная с родством: «В условиях отсутствия государства и какой-либо иной социальной поддержки социальные сети родственников, расширенная семья стали ресурсом выживания и социальной защиты. Возврат к традициям большой семьи являлся средством минимизации усилий и максимальной экономии жизненных средств»[149].

При отношениях расширенного родства каждый член клана принадлежит не себе, но семье, что является залогом выживания всех. Женщины в этих условиях являются «заложницами» семей в наиболее сильной степени: мужчины, в определенном смысле, являются ими тоже, но, являясь «кормильцами», от которых зависят все остальные, обладают большей свободой. Индивидуальность, независимость, предполагающие личные интересы, могут мешать борьбе за выживание коллектива, а потому отвергаются либо оказываются «непонятными» категориями. В контексте рассматриваемого дела эти соображения помогают понять, что на вопрос, насколько «добровольным» является брак Хеды, трудно ответить однозначно. С одной стороны, обладающий властью и оружием (!) пожилой милицейский начальник и молодая девушка, не имеющая еще ни профессии, ни собственного дохода, ни социального статуса, ни связей, ни, как утверждается в публикациях, возможности уехать, ни даже мобильного телефона, который вдруг «разбился», не находятся в отношениях паритета, а потому нельзя говорить о согласии. Однако категории добровольности, согласия, отказа и т. д. связаны с определенной (либеральной) традицией, предполагающей, что независимый субъект ведет себя рационально и исходит из осознания личных интересов. В условиях включения в отношения родства преданных семейному клану индивидов часто не требуется контролировать извне: они контролируют сами себя, не подвергая общинную идентичность сомнению (однако я не могу сказать, как именно обстояло дело в данном случае).

Все описанное имеет важные последствия для организации гендерных отношений. Как знают антропологи, члены сообщества, не участвующие в «добывании пищи» – собирании плодов, возделывании земли, охоте, кустарном производстве или, перекладывая на современную ситуацию, в оплаченном труде вне дома, – обладают низким статусом и не имеют власти как в браке, так и за его пределами (даже если могут получить в подарок машину или бриллиант). Чем более стратифицировано и иерархизировано общество, чем сильнее там гендерная сегрегация (разведение мужчин и женщин по разным порядкам жизни) – тем ниже в этом обществе женский статус. В этих условиях женщины могут добиться признания и повысить свой статус единственным способом: посредством интенсивной работы на благо семьи и демонстрации преданности ее интересам (поэтому в этой системе почитают матерей и старших женщин). При этом статус мужчин, более высокий при патриархатном порядке, предполагает «обмен женщинами»[150]. Этим термином обозначается характерная для немодерных обществ (но в некоторых случаях возможная и в современности) практика установления связей между кланами или демонстрации высокого статуса посредством договорных браков, введения института конкубината (гарема) и т. д. В такой системе мужчина, берущий несколько жен, демонстрирует экономическую и социальную успешность перед другими мужчинами, так как может взять их только тогда, когда в состоянии обеспечить экономически.

Следует учесть еще одно обстоятельство. Наличие значительного количества вооруженных мужчин всегда является для общества проблемой: помимо того, что в мирной жизни их надо чем-то занимать, они представляют собой реальную силу, которая в состоянии серьезно влиять на распределение власти. В данном случае члены этой когорты контролируют каждый свой участок «территории» и обеспечивают – при помощи оружия, семейных связей, договоров, избирательного отношения, позволяя в определенных рамках нарушать закон или иными способами – поддержание состояния «невойны» (возможность «восстаний» высока, так как работы нет, а оружия много). Каждый из них находится на определенном уровне иерархии, контролируя тех, кто ниже, и подчиняясь тем, кто выше, но на самом нижнем уровне, в основании всей пирамиды лежит «контроль над женщинами» как показатель первичного социального превосходства. В этой перспективе присутствие на свадьбе Р. Кадырова сродни скреплению договора печатью, «материальному» подтверждению того, что установленный порядок гарантирован: вы обеспечиваете мир и порядок на местах, я отвечаю за то, чтобы ваша власть и право (брать вторую жену или делать еще что-то) на уровне вашей «компетенции» не подвергались сомнению.