Классно быть Богом - [3]

Мы с Нельсоном еще долго стоим снаружи, никак не можем расстаться. Обозреваем мрачную унылую улицу, в конце которой топчутся шестеро подростков в балахонах с поднятыми капюшонами. Молодежь направляется было к нам, но потом резко сворачивает в прямо противоположную сторону. Это действительно бодрит, когда ты выходишь на улицу в компании старого друга, на которого можно рассчитывать, если что. Нельсон сам никогда не дрался, но и не избегал драки. В совершенстве владея приемом изнурения противника за его собственный счет, Нельсон просто подставлял себя под удары, пока нападавший не утомлялся его дубасить. И хотя его вечно лупили, он ни разу не бросил меня, не сбежал. Ему самому это не нравилось, но он не бросил меня. Ни разу.

– Ну ладно, давай. Береги себя, – говорит мне Нельсон на прощание. – Кстати, имей в виду, комиссионное вознаграждение ты не получишь.

Я возвращаюсь к себе. Мое обиталище угнетает меня даже в лучшие времена, потому что паршивая съемная комната в совершенно паршивом районе просто по определению не может вызвать у человека никаких позитивных эмоций. И потом, человека всегда угнетает, когда он приходит в пустой неуютный дом. Мне не хочется сюда возвращаться. И никому не хотелось бы. Никому.

Как всегда, у подъезда сидит пожилой краснорожий алкаш, сжимая в руке банку с пойлом. Меня всегда поражает, что он еще жив. С таким багровым лицом люди уже не живут. Разница между нами невелика (и сокращается с каждым днем). Но что меня бесит больше всего, у него как-то так получается растянуть деньги, чтобы их хватало на выпивку на всю неделю (а я до сих пор не изжил в себе слабость к еде). Плюс к тому, он доволен и счастлив, и не парится по пустякам. В отличие от всех остальных алкашей, нарков и нищих бомжей – шумных, докучливых и приставучих, – которыми буквально кишит наш веселый район, этот старый синяк просто тихо сидит с безмятежной улыбкой и наслаждается жизнью. Это, знаете ли, раздражает. Да, я выгляжу лучше, и одеваюсь чуть-чуть поприличнее, и мне есть чем заняться в течение дня, но что касается всего остального… в общем, похоже, все идет к тому, что я стану его потенциальным преемником, поскольку в данный момент шансов найти хоть какую-то работу у меня явно не больше, чем у Его Краснорожего Преосвященства. Нет ничего более разрушительного для личности, чем затянувшийся период без работы при отсутствии всяческих перспектив.

Я чуть было не отказался от мысли позвонить Нельсону, потому что, когда все плохо, по-настоящему плохо, как-то не хочется притворяться, что все еще можно исправить. Потому что ты все равно ничего не исправишь. Если тебе ничего не нужно, кроме водонепроницаемого отсека, ты бы еще смог кое-как удержаться на плаву. Но тут возникают вопросы о деньгах, женитьбе, работе, здоровье и собственном доме…

Я не страдаю завышенным самомнением: понимаю, что не блещу интеллектом. Не знаю ни одного иностранного языка, не помню дат великих исторических сражений. Моих познаний в технике хватает только на то, чтобы самостоятельно сменить масло в автомобиле. Я не пою. Не танцую. Откровенно паршиво играю в гольф, но… но я всегда был уверен, что во мне есть какая-то искра, какой-то скрытый талант, пусть даже совсем-совсем скромный. Но, опять же, тогда возникает вопрос. Всякий раз, когда ты возвращаешься в свою паршивую комнату, к своей пропитанной потом постели, у тебя возникает вопрос: если ты такой умный, чего же ты такой бедный? И что ты забыл в этой вонючей дыре?

На самом деле, у меня просто не было выбора, кроме как принять предложение Нельсона. Потому что мне нужно хоть что-то делать. Если бы он предложил мне в течение недели по три раза в день чистить его унитаз, я бы с радостью согласился. Делать хоть что-то – это все-таки лучше, чем не делать вообще ничего. Нельсон, может быть, спас мне жизнь.

Лампочки – это в общественных туалетах. Так мне сказали в мой первый день на работе. Лампы накаливания. Осветительные приборы. Но только не “лампочки”. Во всем остальном работа агента по сбыту в компании, торгующей источниками искусственного освещения, напоминает спринтерский забег, когда сотая доля секунды решает судьбу золотой медали: если ты разбираешься в предмете хоть чуточку лучше, чем твой покупатель, считай, что контракт у тебя в кармане.

Я хорошо делал свою работу. Не блестяще. Не так чтобы великолепно. Но очень неплохо. В детстве и юности я, разумеется, не мечтал стать агентом по сбыту в компании, торгующей осветительным оборудованием, но за пятнадцать лет непрестанных хождений по фабрикам, офисам, магазинам и общеобразовательным школам, где мне приходилось карабкаться на стремянки и производить измерения, я понял, что мне подходит эта работа. А потом наша компания резко пошла в гору, и начальство решило, что им нужен еще один агент по сбыту. Проводить собеседование с соискателями поручили мне.

Некоторые из них явно наслаждались самим процессом. Они с упоением унижались и выворачивались наизнанку, лишь бы их взяли в компанию. Но меня это не возбуждало. Мне не нравилось проводить собеседование с этими, по большей части, приятными людьми, которые так отчаянно стремились получить работу. Потому что я знал: мне придется выбрать кого-то одного, а остальным отказать. Кларинда явилась на собеседование в мини-юбке. Такой короткой, что я не мог на нее смотреть.