Классический ислам, 600-1258 - [12]

Чтобы выполнить свою главную задачу и объединить население, расколотое междоусобицами на два лагеря, Мухаммаду было необходимо гармоничное согласие между мухаджирун и мединскими «помощниками», ансар. Это, в свою очередь, требовало экономической независимости иммигрантов. В подобных обстоятельствах у Мухаммада не оказалось иного выбора, как гарантировать эту независимость посредством нападений на мекканские караваны. Этическая сторона этих действий ни в коей мере не шокировала его современников, а политическая агрессивность была для них даже привлекательна. Первая успешная вылазка такого рода произошла в один из священных месяцев; некоторое время это обстоятельство беспокоило совесть членов общины, но в конце концов было воспринято как должное в соответствии с логикой экономической необходимости и в результате сознательного разрыва с языческими обычаями, что оказало на них решающее воздействие; это было подтверждено в откровении, согласно которому безверие мекканцев – более тяжкий грех, нежели нарушение мира в священное время (Коран, 2, 214).

Нарушения закона свидетельствовали о желании ускорить неизбежное военное столкновение с мекканцами. Последние направили армию или, скорее, несколько вооруженных отрядов в составе примерно 950 человек для охраны особенно богатого каравана. 15 марта 624 г. (а возможно, 13-го или 17-го), после того как караван расположился в безопасности в Бадре, небольшом торговом селении к юго-западу от Медины, они напали на мусульман. Стратегическое искусство мусульман, их дисциплина и рвение в защите исламского дела были вознаграждены впечатляющей победой немногим более трехсот последователей Мухаммада (три четверти из них были мединцы) над пятью или шестью сотнями мекканцев; еще около трехсот человек отступили до боя.

Малочисленность участников сражения не должна привести нас к недооценке его важности. Среди примерно пятидесяти мекканцев, оставшихся на поле боя, оказались несколько самых влиятельных лидеров; еще важнее был тот факт, что молодая община Мухаммада испытала свою силу; политическая ситуация в Аравии сразу же стала определяться наличием двух полюсов конфронтации. Мусульмане были уверены, что их поддерживает ангельское воинство, и испытывали возвышенные чувства; обращенный к сверхъестественным силам призыв о помощи, который мы сочли бы принижением человеческого героизма, более чем компенсировался их убеждением, что они представляют собой божьих избранников и бог на их стороне. «Не вы их [мекканцев] убивали, но Аллах убивал их», – явилось Мухаммаду в откровении (Коран, 8, 17). Настроение правоверных патетически отражено в погребальной песне, которая начинается так:

Пусть враги над трупами рыдают:

Те лежат и нет им возвращенья.

Наши братья слез не вызывают:

Им в иные сферы восхожденье.

(Гёте. Западно-восточный диван,

Хульд-наме. Пер. М. Кузмина)

Мухаммад извлек выгоду из этой волны энтузиазма и из своего возросшего престижа; использовав в качестве предлога несколько незначительных инцидентов, он изгнал, едва ли не через месяц после битвы при Бадре, одно из трех еврейских племен. После недолгой осады бану кайнука были вынуждены оставить Медину, бросив свое оружие и недвижимую собственность, которые перешли в руки мухаджирун. Арабские противники Мухаммада, в основном те, кто лишь номинально перешел в ислам, мунафикун (букв, «нерешительный»), заклейменные в Коране прозвищем «лицемеры», также были ослаблены этой акцией, поскольку их оппозиции было суждено стать неэффективной, главным образом потому, что они не смогли предложить иной альтернативы, как поглощение мусульманской общиной, которая с каждым днем становилась все более универсальной. Евреи же выказали неспособность к религиозной, а следовательно, и к политической ассимиляции, и, так как они отказывались признать Мухаммада посланником бога, они, очевидно, представляли даже большую опасность, чем арабские консерваторы и недовольные.

Понимание Мухаммадом своей миссии было аналогично, если не идентично полностью, той задаче, которой вдохновлялись многочисленные божьи посланцы до него: предостеречь свой народ на его собственном языке и показать ему путь к спасению. Только один раз в Коране говорится о Мухаммаде как о печати пророков и, следовательно, как о последнем в этом ряду (Коран, 33, 40). Кое в чем отношение Мухаммада к своему предназначению менялось, однако внутренняя логика его позиции при этих изменениях скорее укреплялась, чем ослабевала. В кораническом откровении приведены имена нескольких посланников бога, прежде всего Авраам, Моисей и Иисус. Совершенно очевидно, что посланники необычайно схожи и по типу, и по судьбе, и по содержанию своей миссии. Поэтому Мухаммад был вправе ожидать от мединских евреев, что они, будучи осведомлены о его миссии, признают его; более того, он был уверен, что его приход предсказан в их священном писании. Но эти надежды не оправдались. Хотя Мухаммад старался подчеркивать параллели, существующие между его учением и иудаизмом, и в начале своего пребывания в Медине подражал еврейской службе и велел прихожанам обращать молитвы в сторону Иерусалима 18, его учение должно было казаться евреям отрывочным и путаным, если не откровенно карикатурным. Разногласия с другими вероисповеданиями, например с христианством, которые Пророк постепенно начинал осознавать, он с полной убежденностью объяснял тем, что прочие религиозные общины утеряли подлинную традицию из-за ошибок или фальсификации и что поэтому перед ним стоит дополнительная задача – исправить ошибки и утвердить истину. По его мнению, евреи отошли от монотеизма, сущность которого во всей ее чистоте была определена их общим прародителем Авраамом, и возврат к этому незапятнанному первоначальному откровению осуществлял усвоенный должным образом ислам, культовым центром которого Мухаммад объявил Мекку. Там Авраам построил первую Каабу с помощью своего сына Исмаила, который теперь был извлечен из библейской тени на яркий свет, и там Авраам исповедовал чистую религию ханифов. Что отныне могло быть более естественным, чем молитвы, обращенные к Мекке? Это завершило «арабизацию» откровения,, уже заложенную в его структуре, и гарантировало продолжение мекканской традиции без нарушения обязательства изгнать язычество со священной земли.