Классические тексты дзэн - [27]

Встреча живого Бодхидхармы с Сун Юнем приобрела в китайской традиции оттенок символической притчи. Не сложно заметить, что поразительный уход Бодхидхармы то ли из физической жизни, то ли просто от людей весьма точным образом воспроизводит не буддийскую, а даосскую концепцию «избавления от трупа» (ши цзяо), т. е. от своего физического тела при сохранении некой духовной субстанции – так дословно говорится о самом Бодхидхарме. Это – известное даосское выражение, означающее, что человек превращается в бессмертного небожителя, становясь независимым от своего физического тела, т. е. «избавляясь от трупа». Здесь ощущается влияние даосских преданий о «смерти без умирания». Абсолютно идентичные истории рассказывали о большинстве даосских магов, причем они совпадают с биографией Бодхидхармы до мельчайших подробностей. Образ Бодхидхармы вообще во многом скопирован с даосских преданий о магах и горных отшельниках, особенно эпизод его жизни в пещере, что не характерно для традиции буддизма.

Необычный, неопределенный характер смерти Бодхидхармы не позволил развиться и культу поклонений его останкам, который, в частности, существует по отношению к мощам Хуэйнэна. Китайская традиция высоко ценила именно «остатки плоти» (жоу), то есть либо пепел от кремации (для чего и возводились многие ступы), либо место захоронения тела. Вещи, оставшиеся от великих проповедников, меньше интересовали их последователей. Сегодня существует по сути две основных легенды об уходе Бодхидхармы, равноправно существующие в умах последователей Чань. По одной из них Первопатриарх «ушел на Запад», по другой «умер, исчезнув», причем первая версия воспроизводит буддийскую традицию преданий, вторая – раннюю даосскую. Тем не менее, существует и могила Бодхидхармы, сохранившаяся и по сей день. Ее можно видеть в горах Сюнэршань (Медвежьего уха) в Хэнани, неподалеку от гор Суншань и Шаолиньского монастыря. В отличие от пещеры, где сидел Бодхидхарма, камня, где отпечаталось его изображение (сегодня он находится в Шаолиньсы) и места, где Хуэйкэ отсек себе руку, могила в горах Сюнэршань не стала местом паломнического поклонения – даже мифологизированное сознание не склонно верить, что там покоятся останки патриарха.

Отсутствие места захоронения и даже большого количества культовых предметов, реально связанных с первым патриархом, вполне укладывается в общую канву его образа – предельно мистичного, неуловимого, непостижимого сознанием. Вместо этого происходит как бы «перенос» поклонений – огромной популярностью начинают пользоваться места, где покоятся останки Шестого патриарха Хуэйнэна в местечке Цаоси, могилы великих монахов монастыря Шаолиньсы, расположенные неподалеку от самого монастыря, называемые из-за многочисленных буддийских ступ «Лесом пагод» (Талинь) и ряд других.

Вообще, обстоятельства смерти Бодхидхармы достаточно загадочны. Версия о его отравлении, смерти, а затем чудесном воскрешении носит явно фольклорный характер и активно поддерживалась самими Чань-буддистами. Значительно более интересна другая версия, сформировавшаяся вне чаньской среды, а поэтому, вероятно, более реально отражающая уход Бодхидхармы из жизни. Первая версия о том, как первопатриарх ушел из жизни, встречается в «Продолжении жизнеописания достойных монахов» (645 г.), причем не в биографии Бодхидхармы, а в разделе, посвященном его ученику Хуэйкэ. Здесь говориться, что Бодхидхарма умер на берегу реки Ло (Лобиньхэ?). Эта местность была известна как место казней, что, в частности, позволило предположить, что Бодхидхарма мог быть казнен во время одного из многочисленных восстаний, которыми был отмечен конец правления династии Вэй [149, 117–121]. Этой же версии о том, что Бодхидхарма умер в 536 г. на берегу Лобиньхэ придерживается и нынешний старший монах Шаолиньсы Юнсинь [171, 1–2].

Итак, Бодхидхарма – это не человек и даже не его мифологическое отражение. Это антропоморфный образ всего чаньского учения, символически воплотившийся в одном человеке.

Логика китайской традиции всегда требует четкой линии преемствования знания для каждой духовной школы, подчеркивая тем самым неугасимость передачи «светильника знания». Но реальные корни китайской традиции дхианы частично покрыты мраком, частично не столь увлекательны и живописны, как того требует китайская традиция. Нужен был единый образ Первопатриарха – яркий, необычный, который сконцентрировал бы в себе все признаки сакральности, и в то же время не отдалил бы Бодхидхарму от профанной реальности, как это в частности произошло с образами Будды и бодисаттв. Сама необычность этого образа – девятилетняя медитация лицом к стене, пересечение моря то ли в соломенной сандалии, то ли на ветке тростника, яростность и необузданность поведения – были призваны лишь подчеркнуть святость, абсолютную сакральность, в общем-то, земного образа, поскольку других признаков святости кроме необычности и чудесности поведения, китайская традиция не знала. Итак, Бодхидхарма должен был очевидным образом отличаться от других проповедников – сама традиция требовала от него «непохожести на других». Таким образом, миф о Бодхидхарме ковался по традиционным меркам китайского канона святости.