Клан Ельциных - [76]

После указа Ельцина, отменившего в России Конституцию и законность, перед каждым офицером стоял выбор — смириться с беззаконием или бороться с ним. Но тех, кто носил погоны, Господь не хранил. Вместо Бога и закона был приказ. И еще было самое гнусное — коллективная ответственность. Нет квартир, нет денег, нет будущего. Эти три «нет» хорошо чувствует на своей шкуре каждый офицер. Посмеешь заикнуться о чести и присяге — и вылетишь на улицу без крыши над головой и копейки за душою.

Как хитер был этот Ельцин, лишивший офицеров всего: жилья (его не дают уже много лет), совести (попробуй, обсуди приказ), будущего (уволят без пенсии). Лучшие офицеры Союза, герои, бойцы теперь должны унижаться до уровня «шестерок», лишь бы получить для себя и своей семьи хоть какое-то жилье, хоть как-то свести концы с концами.

Режим сделал ставку на нищету своих военных.

Нищий зависит от милостыни, а значит, будет верен.

Софринцам было, что терять. Десятки офицеров не имеют жилья. Семьи ютятся в случайных комнатах, в сжирающих всю получку частных квартирах. И это — при безработных женах с детьми, без детсадов и медицины.

Сразу после 21 сентября стало ясно — особой бригаде готовится особая роль. Приезжали начальники. Ставились задачи. Все понимали — случись худшее, и именно нам надо будет проливать кровь и убивать. Все просчитали в штабе Ерина, все учли, кроме главного. Офицеры бри-

гады — не слепцы. У каждого за спиной — не одна война. У них на глазах разваливали Союз. Они познали на своей шкуре цену предательств Горбачева и демократии Ельцина. Каждый хоронил друзей, погибших в Душанбе и Осетии, Карабахе и Тбилиси. Теперь уже трудно сказать, когда офицеры бригады приняли решение выше всех благ, квартир, зарплат поставить свою честь, свою верность присяге. Не было коллективного обсуждения. Каждый решил для себя. Но когда комбриг Васильев сказал, что он верен Конституции, никто не предал его, никто не стал стукачом.

В сентябре 1993 года нашу часть бросили на осаду Верховного Совета. Несмотря на то, что демократические средства массовой информации называли защитников парламента помощниками бандитов, весь личный состав видел, на чьей стороне правда и справедливость. Решающим стал день 3 октября 1993 года, когда народ прорвал блокаду милиции и соединился с защитниками Белого дома. Комбриг Васильев отдал приказ «Бригада переходит на сторону Верховного Совета, на защиту Конституции».

Солдаты и офицеры были рады такому повороту событий. Но тут прогремели предательские выстрелы в спину со стороны гостиницы «Мир», где засели вооруженные формирования…»

Игра ва-банк

О том, что в Москве кроме российских солдат появились и израильские наемники, бейтаровцы, знали только самые близкие к Ельцину люди. В строжайшей тайне хранили информацию о том, что за снайперы расселись на гостинице «Мир» и других высотных зданиях Красной Пресни. Верные помощники Ельцина сумели организовать в считаные часы доставку в Москву лучших спортсменов, победителей в биатлоне, которые не давали присяги, не клялись на Конституции. А значит, их можно было купить. Деньги на это были. И денег было не жалко.

Ставка была очень крупная.

Речь шла не более и не менее как о президентском троне!

Александр Руцкой в роли и.о. президента страны отдал распоряжение, о том, что надо первым делом блокировать связь. Так начался штурм Останкина, и очень скоро здание телецентра было блокировано. Руцкой уже поговаривал о том, что «вскоре будет блокирован железнодорожный транспорт по всей стране», но осуществить революционные планы ему уже не дали. Его приказам просто отказывались подчиняться.

Был жив и здоров Ельцин со своей «командой», и в стране царило двоевластие. Сторонники Ельцина, прагматично просчитавшие, что у него шансы на победу выше, отказывались выполнять приказы Руцкого, дабы затем, когда «закончится вся эта заварушка», не полететь, «как оппозиция действующей власти», в тартарары.

Штурм Останкина сыграл на руку провокаторам.

Как началась битва, досконально не знает никто. Какой-то невидимый провокатор бросил камень в толпу. Кто-то выстрелом в затылок убил невинных телерепортеров возле Останкина. Тут же поднялась шумиха в западной прессе. В воздухе немедленно запахло войной. Правда, было непонятно, кто и с кем воюет: российская армия с Кремлем и парламентом, то есть с исполнительной и законодательной властью? Бойцы спецназа, «Альфа» и «Вымпел», со своим народом? Милиционеры ОМОНа с мирными жителями?

Но пролилась первая кровь.

Ночь с 3 на 4 октября была убийственно тяжелой и для «кремлевцев», и для «парламентариев».

В зале Совета Национальностей Белого дома всю ночь горел свет. Не удалось, как мечтали сторонники Ельцина, весь этот огромный дом обесточить. Люди, находящиеся в Белом доме, словно загнанные звери, метались в поисках выхода. И не находили его.

— Завтра истекает срок ультиматума! — Хасбулатов многозначительно посмотрел на Руцкого.

Прошло две недели противостояния, тяжелого, бессмысленного, бескомпромиссного. Вид у обоих был изможденным.

— Ни о каких уступках Ельцину и речи быть не может! — Руцкой ответил жестко, по-военному