Клан - [98]

Выругавшись, Папа на миг растерялся. Последовать за мальчиком и попытаться его спасти – или искать укрытие? Это ловушка, знал он. Койоты только и ждут, когда он пойдет за Айзеком. Они заманивают его в засаду, где превзойдут числом и убьют.

Из-за деревьев – сдавленный стон.

– Айзек, – прошептал он.

Прятаться.

Он услышал глухой стук, который, по мере того как он слушал, стал влажным, словно кто-то колотил резиновой перчаткой по бревну. Папа начал медленно пятиться, остановившись вместе со звуком. Он извлек пистолет и приготовился, прислушиваясь к малейшему движению в деревьях.

Наступившая тишина сказала ему, что Айзека больше нет. Теперь он один, не считая Кралла и Люка, которых никто не видел с тех пор, как появились койоты. Кто знает, может, и они потеряны.

Нужно уходить. Скверна подступала со всех сторон. Теперь он чувствовал их, даже думал, что видел мелькающие силуэты за деревьями. И он их чуял – терпкая вонь отравленной плоти. Запах становился все сильнее, и он уже повернулся кругом, всюду замечая их горящие янтарные глаза, с насмешкой наблюдающие из самых густых теней.

Надо уходить – но уходить было некуда.

– Папа, – раздался голос, и, вздрогнув, он развернулся, прицелившись в деревья. От нескольких сосен отделилась тень. – Это я.

– Люк?

– Да.

Папа не опустил оружия.

– Где твой брат?

– Они мертвы, Папа. Все. Их достали койоты. Айзека тоже. Я прятался на другом конце луга, ждал вас. Видал, как его поймали. Но я нашел эту сволочь. Он связанный, дожидается тебя.

Папа не шевелился. Ему хотелось верить словам Люка, но история их отношений говорила, что ему следовало бояться вовсе не койота, а собственного сына, который должен был переродиться, но воспротивился этому, как всю жизнь противился приказам Папы.

– Ты мне врешь, парень? – спросил он, взвел курок и прицелился в Люка.

– Зачем мне врать?

– Ты переменился. Переменился после того, как вышел из утробы Мамы, вот тока не так, как мы хотели – как она хотела.

– Еще как переменился, – ответил Люк и отступил в деревья. – Я увидал свет.

– Ну, – сказал Папа, облизывая губы, – это же хорошо, да?

– Еще как. Обидно, не увидал его раньше.

– Это все они, Люк. Это все их рук дело, и теперь остались только мы, чтобы противостоять.

– Скверне, – сказал Люк. – Яду.

– Именно так.

– Но вот какая штука, – сказал Люк. – Свет, который видал я, сказал мне другое.

– Да? – Выходи, маленький говнюк, думал Папа. Будь мужчиной, как я тебя учил.

– Ага. Ангелы молвят, что ты – отрава и всегда ей был. Молвят, что ты прикрывался Богом, чтобы мучить людей, даже своих родных.

Папа ощерился:

– Значит, ты слыхал не ангелов, парень.

На лес опустилась тишина. Папа прислушался, сузив глаза и пытаясь различить силуэт Люка в темноте, но больше он его не видел. Конечно, Папа сам учил мальчиков, как использовать ночь. И хорошо учил. Слишком.

– Так выходи, поговорим лицом к лицу? Незачем рыскать в темноте. Я тебе отец. Если у тебя ко мне вопросы, давай потолкуем как следует. Я ничего тебе не сделаю.

Ничего.

– Люк, знаю, ты сомлеваешься, знаю, ты сам не свой. Но пойми, у тебя остался тока я, а у меня – тока ты. Пора нам замириться, сынок.

Зашуршали листья, словно кто-то пробежался по ним, но больше ничего не говорило о том, что Папа не один.

Часто дыша, он водил пистолетом по деревьям.

– Сынок? – вдруг сказал Люк холодно на самое ухо Папы, и, испуганно охнув, старик развернулся. Он только успел заметить, что у Люка мачете, как оно уже погрузилось в его плечо, едва не отрубив руку с пистолетом. Ладонь свело. Пистолет выпал на землю, и он с криком отшатнулся, когда Люк с лицом, искаженным такой яростью, что позавидовал бы и дьявол, выдернул клинок, выпустив фонтан крови. Мир потемнел, и Папа сжал зубы – его парализовал животный страх.

– Хватит, Люк… хватит… ради Бога… – Он поднял здоровую руку: – Прошу, просто… выслушай…

Коротким ударом Люк отсек ладонь. Она упала в листья.

Папа закричал второй раз – хриплый гортанный вопль ужаса и шока, эхо которого вернули деревья и холмы за ними. Он упал на колени, не в силах обнять культю из-за невообразимой боли во второй руке.

– Хватит, – сказал он Люку. – Слухай… прекрати. Они… они отравили тебя…

– Это ты отравил меня, – бесстрастно ответил Люк.

– Нет. Нет, остались тока мы. Тока мы, Люк, – лепетал Папа. – Мы с тобой. Еще не поздно. Еще нет. Тока мы, Люк.

Он поднял голову – на его глазах были слезы.

Люк, с голой грудью в крови, стоял в свете луны. На его лице играла тень. Он дышал спокойно, его глаза были черным льдом.

– Больше нет никаких «нас», – сказал он, поднимая мачете, как бейсболист, готовящийся к хоум-рану. – Есть только я.

И снес голову Папы с плеч.

Миг тело старика оставалось на коленях, пока из шеи хлестала кровь, словно подношение Богу, которого услаждает подобное страшное вино, затем тяжело повалилось на землю.

Люк закинул мачете в кусты и разжег костер, осторожно окружив мелкую выкопанную ямку камнями, чтобы не поджечь лес. Раздел тело старика, отрезал гениталии и приготовил на огне.

Под звездами и взором отца – танцующее пламя оживляло его мертвое лицо – Люк сидел в одиночестве, задумавшись.