Кладбищенская благодать - [43]

На улице Вишневского Верка, как пояснила некая, отворившая двери, пожилая дама, давно уже не жила. Вроде бы вышла замуж, обменяла квартиру и растворилась в многомиллионной Москве. Я сунулся в киоск «Мосгорсправки», но, как выяснилось, Егоровых Вер Алексеевн, 1955 года рождения, в столице больше десятка, да, впридачу, она вполне могла перейти на фамилию нового мужа. Так что искать ее было бессмысленно. На Новочеркасском бульваре, где когда-то жил Володя, мордатый кривоногий армянин заявил, что бывшие хозяева года два уже живут в Америке, за квартиру с него содрали недорого и даже иногда присылают из Балтимора поздравительные открытки. Я на всякий случай записал заокеанский Володин адрес и поехал на Пресню.

В подъезде дома на Пресненском Валу было темно, холодно и сыро. Я постоял на лестничной площадке, мысленно представляя, как неуютно и страшно умирал Вячик в метре от собственной двери, агонизируя на грязной кафельной плитке, вечно заплеванной и забросанной окурками.

В его квартире тоже жили теперь совсем другие люди. Однако на выходе из подъезда мне повезло. Наудачу обратившись к словоохотливой старушке, медленно ковылявшей вдоль стеночки с двумя пакетами кефира в авоське, я поинтересовался, не помнит ли она Ордивитиных из двадцать второй квартиры. Бабка долго шевелила губами, вспоминая, а потом возбужденным шепотом поведала, что, как же, знала очень хорошо и страшно за них переживала. По ее словам, Вячика действительно застрелили поздним вечером прямо здесь, было много шума и милиции, опрашивали всех соседей, но никто ничего не видел. Татьяна после похорон окончательно ударилась в пьяный загул, быстро спилась и через год умерла в Соловьевской больнице. Ольгу отдали в интернат, но она часто приезжала потом к бабкиной внучке, своей однокласснице. В ее судьбе принял большое участие какой-то старый друг Вячика, кто именно бабка не знала. В конце концов этот друг удочерил Ольгу и увез то ли в Канаду, то ли в Америку.

Я подумал о Володе, скорее всего так поступить мог только он. Следовало отправиться на Ваганьково, похоже там можно было найти окончательные ответы на все вопросы. Сашкин телефон всплыл из глубины памяти сам по себе, когда я, направляясь к поджидавшей меня машине, миновал телефонную будку. Долгие гудки сменились наконец скрипучим старческим голосом его отставного папаши, который сперва бдительно принялся выяснять мои реквизиты. Пришлось приплести историю о совместной службе в ДШБ и представиться комбатом 109 парашютно-десантного полка 106 дивизии ВДВ, проездом посетившим столицу.

Генерал тотчас разразился матом, позавидовал моим родителям и заявил, что предавший идеалы и присягу сын, ставший наемником где-то в Югославии, больше его не интересует. Насчет адреса он вполне серьезно порекомендовал справиться в ЦРУ. Плюхнув на рычаг трубку, я поспешил к машине.

С виду Ваганьково почти не изменилось. Стоянку оккупировали все те же красные экскурсионные «Икарусы», цветочные лотки рядком выстроились у ворот и вели оживленную торговлю гвоздиками, туристы гурьбой устремлялись за гидами по аллеям, прихожане ваганьковской церкви спешили к вот-вот начинающейся обедне. Карканье ворон и мегафонов нежно перебивал плывущий перезвон церковных колоколов.

Только у могилы Высоцкого, над которой теперь возвышался странный крылато-лошадиный памятник, народу толпилось не в пример меньше прежнего. Зато все наперебой интересовались, где похоронен недавно убиенный Игорь Тальков, и, узнавши дорогу, рысью мчались туда.

Я нерешительно переминался с ноги на ногу, не зная, с чего начать, когда в ворота осторожно всунулась серебристая БМВ-320 и подкатила к конторе коменданта кладбища. Сочно чмокнула дверца и из машины на свет божий выбрался не кто иной, как рыжий футболист Игорь, слегка обрюзгший, но особо не изменившийся. На мой оклик он сперва отреагировал непонимающим взглядом, но вдруг вспомнил и широко распахнув руки кинулся мне навстречу.

— Вот это да, — ошарашенно уставясь на мою улыбающуюся рожу, заревел он на все Ваганьково, — нашлась пропажа. А мы тебя давно похоронили, сто раз поминки устраивали.

— Поговорить бы надо, — с трудом оторвал я его руки. — Пойдем присядем где-нибудь.

— Пошли в офис, — Игорь решительно сгреб мой рукав, — Я же теперь второе лицо на кладбище. А комендантом Граф у нас нынче.

В восемьдесят втором Валерка Графенков ковырял на пару с рыжим могилы и ничем выдающимся не выделялся. Хотя нет, причитающуюся ему долю бесхоза продавал в основном профессуре Плехановского института народного хозяйства, и, выходит, не зря.

Мы прошли в приемную комендатуры, уставленную стильной фирменной мебелью взамен прежнего продавленного дивана и исцарапанного двухтумбового письменного стола. Игорь распахнул передо мной обитую натуральной кожей дверь с золотистой надписью «Мападег» и жестом пригласил в кабинет. Офис коменданта ничем не отличался от кабинета президента правления какого-нибудь коммерческого банка средней руки. Строгий дизайн, со вкусом подобранная обстановка, видеодвойка «Sony» с огромным экраном, радиотелефон с автоответчиком и коммутатором на несколько десятков номеров, а в углу огромный профессиональный компьютер IBM, тускло мерцающий дисплеем.