Кладбище горьких апельсинов - [7]

* * *

Счастливого возвращения вам, шахтеры, млад и стар, возвращайтесь, возгласите, все будет хорошо! Нам дал Господь благословение, и с нами горы поют: Счастливого возвращения! Счастливого возвращения! Счастливого возвращения! На серных рудниках Сицилии тысячи восьми – двенадцатилетних мальчишек с глубоко запавшими глазами и торчащими ребрами таскали на поверхность тридцати – сорокакилограммовые мешки, поднимаясь по каменным лестницам. Если же они падали на ступени под тяжестью груза, надсмотрщики с масляными лампами прижигали им подколенную впадину. О страдающая Дева Мария! Тебе легче было самой пройти весь этот путь, ступая босыми ногами по остриям ножей, нежели видеть сына своего, крест несущего. О бока благодатные благословенные, как разорваны вы бичами! О кисти и руки благословенные, как пробиты вы и измучены. О святейшее тело, как терзали и уродовали тебя за грехи мои, ради исцеления моего! С любовью и состраданием целую твои святые раненые члены. Посулами высокой оплаты землевладелец завлек крестьян для уборки урожая в места, зараженные малярией. Две недели спустя крестьяне возвращались домой с полными карманами денег, но больные малярией. Жнецы небесные творят меня, пашут и жнут. Удобряют и укрепляют меня, выдерживают меня до ночи не кто иные, как жнецы, ибо они силу имеют. Отче наш, дай злакам взойти на полях, чтобы у наших крестьян было вдоволь хлеба и денег. Женщины, стоявшие голыми ногами по колено в воде на рисовых полях, на минуту прерывали работу, чтобы оторвать приставших к ногам пиявок; надсмотрщик, застававший их за этим занятием, стегал их плетью из собачьей кожи по спине и ногам. Некоему надсмотрщику удавалось при этом разорвать пиявку на женской ноге на куски. Господи! Если не покараешь его, ты – заодно с сатаной.

* * *

В Модике бытовали народные верования в то, что только дьявол мог разбудить мнимого покойника. Во время отпевания, при священнике, причте, родственниках, когда еще не закрыли крышку гроба, мертвый человек поднялся, схватившись за края гроба, и стал с недоумением осматриваться вокруг. Церковный служка ударил его железным распятием и убил. Истекающее кровью тело вместе с распятием тут же обратно запихнули в гроб, заколотили и, без отпевания опустив в могилу, забросали землей. Помню невыразимую радость, которую ощутило тело твое Святейшее, воскреснув мгновенно и с твоей прекраснейшей душой соединившись! Помню о невыразимой красоте, которую обрело перед тем твое израненное и изуродованное тело, когда из могилы восстало, словно распустившаяся из бутона роза.

* * *

Если покойник был взрослый, люди били в барабаны костями старика, если ребенок – костями ребенка. По бокам барабаны были обтянуты черным крепом, а сверху и снизу черным было написано – PAX.[1] Три дня в доме покойника не готовили. Соседи приносили родственникам усопшего горячий шоколад и холодную рыбу. Обнаженные трупы бедняков сбрасывали в канал, выносивший их в море. В устье канала добычу караулили в засаде огромные рыбы. Нищий предлагал туристам купить черные шелковые чулки недавно умершей женщины, которую похоронили без одежды в общей могиле. Маленький мальчик картонными крыльями на плечах отгонял мух, норовивших залезть в полуоткрытый рот умершей девочки. Если при заколачивании гроба гвоздь падал на землю, его ни в коем случае не поднимали голыми руками, а только взяв платком, и после этого забивали в гроб. Кучер похоронных дрог, которые все экипажи должны были пропускать, медным распятием ударил лошадей, запряженных в фиакр, не уступивший им дорогу.

* * *

В Калатабиано, на холодном церковном полу, в окружении сотни человек, босиком, в одной лишь доходящей до бедер рубахе стоял юноша. «Снимай рубаху! – восклицал священник и совал образ под нос совершенно голого юноши. – Целуй образ и кричи – "Слава святому Филиппу!" – громче!» «Слава святому Филиппу!» – еле слышно бормотал себе под нос юноша, пока монахини, набросив ему на плечи простыню, вели в ризницу, где он должен был надеть новую одежду. Старую одежду сжигали за оградой кладбища. Двое мужчин, тряся за руки совершенно обнаженную четырнадцатилетнюю девушку, вновь и вновь указывали на статую святого Филиппа, святого покровителя душевнобольных, стоявшую на возвышении под балдахином. «Целуй святого! – кричали они. – Поцелуй же его!» А затем прижимали ко рту глухонемой душевнобольной девушки образок святого Филиппа. И вновь они орали: «Слава святому Филиппу!» Отойдя от все еще дергающей плечами девушки, мужчины подходили к сидящей под балдахином рядом со статуей святого женщине, уставившейся в одну точку перед собой и безвольно свесившей голову на грудь. Между тем священник возложил на голову девушки платок, взятый с плеч статуи святого, и, касаясь ладонью правой руки лба больной, бормотал нечто нечленораздельное. Затем поданной ему служкой кропильницей он пять раз окропил голову девушки, после чего вновь, с молитвой, возложил на ее голову платок. О Иисус всемогущий! Я помню позор твоей наготы, когда с тебя на Голгофе, при скоплении народа, сорвали одежду. О целомудренный Иисус! В наготе твоей я – главный виновник, ибо ею ты должен искупить любострастие и постыдность мыслей, слов и дел моих!