Клад - [2]
Херонимо гнал машину по левой полосе. Вытащил машинально из пакетика леденец и сунул в рот. Множество машин непрерывным потоком мчалось по шоссе. Херонимо не отрывал от дороги печального взгляда голубых глаз. На губах его появилась слабая улыбка, словно он что-то вспомнил.
– Бедный дон Вирхилио! – сказал он, посасывая леденец. – Вот бы порадовался находке! Сегундас-Коготас, так он окрестил это место, целых полвека было его хобби. Ты же помнишь. Но надо признать, что опубликованная им статья об этих местах – хоть и наивная, но все же работа серьезная, добросовестная.
Херонимо помолчал, но улыбка еще не сошла с его губ, когда он снова заговорил.
– Великий человек был Полковник! Ревниво стерег свое добро, каждый камень здесь знал, не обо всем рассказывал, знал, где ему сапог жмет! Помню, когда мы с ним познакомились, шел дождь, а он мне все показывал опоясывающие стены и каменные глыбы с большей гордостью, чем постройки в своей усадьбе.
Херонимо начал было обгонять шедший впереди желтый «ситроен», но тот как раз в этот момент взял влево, обходя старый, разболтанный «сеат». Пришлось резко затормозить и вернуться в правый ряд.
– Слушай, поосторожнее!
– Этот тип обязан был меня пропустить.
Помощник генерального директора отстегнул ремень безопасности, с трудом дотянулся до приборной доски и включил радио. Услышал музыку и выключил.
– Новости уже пропустили, – сказал он. Посмотрел на часы: – Двенадцать десять. Если все будет хорошо, в половине третьего будем у Паблито, – засмеялся он, – Он сейчас что твой кисель. Никогда его таким не видел. Твердит, что это сокровища доримской эпохи, безусловно кельтиберские изделия из золота и серебра. А какого дьявола еще он ожидал найти на этом холме?
Помощник генерального директора вопрошающе смотрел на Херонимо близорукими глазками, глубоко-глубоко утонувшими за стеклами очков.
– На меня эта утварь доримского периода с Центрального плоскогорья впечатления не производит, мне от нее ни жарко ни холодно, – сказал Херонимо. – Драгоценности почти всегда одинаковые, и после описания Раддатца, мне кажется, ничего нового из них для науки не извлечешь. Единственное, что остается, – удостовериться в их происхождении здесь, на ничьей земле: кельтиберские они или из галисийских крепостей. Вот и вся задача.
Помощник генерального директора лишь кивнул, потом приподнял мощный зад, устроился поудобнее на сиденье и засунул большой палец под ремень безопасности, чтобы не давил. Машина стремительно влетела в тоннель, а когда вышла, он зажмурил от яркого света свои маленькие глазки.
– Да, от этих находок больше шума, чем дела, согласен, – сказал он, приставляя руку козырьком ко лбу. – Но надо все же признать, что найти у себя под носом кувшин, а в нем десять килограмм драгоценностей – тут, знаешь, у всякого ёкнет под ложечкой.
Херонимо дважды пожал плечами, вроде бы не широкими, но крепкими и сильными.
– Много шума, говоришь? Ладно, пусть так; но никаких наших проблем эта находка не решает. Еще одно доказательство, что в Арадасской крепости встретились две культуры, кельтиберская и кастреньская, но тут ничего нового нет, мы все об этом знали, даже сам Полковник подозревал…
Помощник генерального директора заерзал на сиденье. Еще больше ослабил ремень безопасности.
– Дерьмовая система, – сказал он раздраженно, – давит на желудок, жесткие лучше, почему ты не поменяешь? Хотя бы прищепку для белья приделай для упора, – повернулся он к Херонимо, изобразил на лице улыбку и совсем другим тоном, желая переменить тему, сказал: – А ты не думаешь, что преждевременно делаешь выводы? Для начала Паблито сказал мне, что зооморфная плоская полукруглая фибула с особой пружиной – первая и единственная, найденная в бассейне Дуэро. Ни в Падилье, ни в Харамильо нет на нее похожих.
Херонимо снова пожал плечами.
– Ну и что? Среди изделий второго периода железного века чего только нет. – В его светлых мечтательных глазах блеснул легкий упрек, когда он повернулся к помощнику генерального директора, – И еще вот что, Пако. У меня на душе кошки скребут. Хочешь, чтобы сказал яснее?
Помощник генерального директора засмеялся коротким, отрывистым смехом, будто заикал.
– Гага? – уточнил он.
– Ясно, Гага, кто же еще? Говорю ей, что еду на три дня в Альмерию, и валандаюсь там две недели. Через две недели звоню, что вернулся, и снова в дорогу, даже не повидавшись. Разве это хорошо? Скажи честно, Пако, думаешь, много найдется девушек, которые стерпят такое?
Помощник генерального директора опять рассмеялся сухим квохчущим смехом.
– Она тебе еще не выдвигает альтернативу: или кирка, или она?
– Да каждый день…
Близорукие глаза помощника генерального директора за толстыми стеклами очков, когда он смеялся, становились раскосыми, как у китайца.
– Пила передо мной эту дилемму десять раз на дню ставила. И, однако, видишь, чем все кончилось. С тремя сопляками дел хватает,
Херонимо выпустил руль и, размахивая руками, сказал:
– Это не то, Пако, не упрощай. Во-первых, мы с Гагой не собираемся обзаводиться детьми. Может, даже и не поженимся.
Помощник генерального директора все оттягивал большим пальцем ремень безопасности. Задумался и прикусил верхнюю губу.
В книгу вошло произведение ведущего испанского писателя наших дней, хорошо известного советскому читателю. В центре романа, написанного в жанре эпистолярной прозы, образ человека, сделавшего карьеру в самый мрачный период франкизма и неспособного критически переосмыслить прошлое. Роман помогает понять современную Испанию, ее социальные конфликты.
В 1950 году Мигель Делибес, испанский писатель, написал «Дорогу». Если вырвать эту книгу из общественного и литературного контекста, она покажется немудреным и чарующим рассказом о детях и детстве, о первых впечатлениях бытия. В ней воссоздан мир безоблачный и безмятежный, тем более безмятежный, что увиден он глазами ребенка.
Творчество выдающегося испанского прозаика хорошо знакомо советскому читателю. В двух последних произведениях, включенных в настоящий сборник, писатель остается верен своей ведущей теме — жизни испанской деревни и испанского крестьянина, хотя берет ее различные аспекты.
Мигель Делибес, корифей и живой классик испанской литературы, лауреат всех мыслимых литературных премий давно и хорошо известен в России («Дорога», «Пять часов с Марио», «У кипариса длинная тень», др.). Роман «Еретик» выдвигается на Нобелевскую премию. «Еретик» — напряженный, динамичный исторический роман. По Европе катится волна лютеранства, и католическая церковь противопоставляет ей всю мощь Инквизиции. В Испании переполнены тюрьмы, пылают костры, безостановочно заседает Священный Трибунал, отдавая все новых и новых еретиков в руки пыточных дел мастеров… В центре повествования — судьба Сиприано Сальседо, удачливого коммерсанта, всей душой принявшего лютеранство и жестоко за это поплатившегося.
Действие повести испанского писателя М. Делибеса «Опальный принц» ограничено одним днем в жизни трехлетнего мальчика из состоятельной городской семьи. Изображаемые в книге события автор пропускает через восприятие ребенка, чье сознание, словно чувствительная фотопленка, фиксирует все происходящее вокруг. Перед нами не только зарисовка быта и взаимоотношений в буржуазной семье, но и картина Испании последнего десятилетия франкистского режима.
Известный испанский писатель Мигель Делибес (р. 1920) полагает, что человек обретает силу, свободу и счастье только в единении с природой. Персонажи его романа «Крысы» живут в адских условиях, но воспринимают окружающее с удивительной мудростью и философским спокойствием.
Острое социальное зрение отличает повести ивановского прозаика Владимира Мазурина. Они посвящены жизни сегодняшнего села. В повести «Ниночка», например, добрые работящие родители вдруг с горечью понимают, что у них выросла дочь, которая ищет только легких благ и ни во что не ставит труд, порядочность, честность… Автор утверждает, что что героиня далеко не исключение, она в какой-то мере следствие того нравственного перекоса, к которому привели социально-экономические неустройства в жизни села. О самом страшном зле — пьянстве — повесть «Дурные деньги».
Книга посвящена французскому лётчику и писателю Антуану де Сент-Экзюпери. Написана после посещения его любимой усадьбы под Лионом.Травля писателя при жизни, его таинственное исчезновение, необъективность книги воспоминаний его жены Консуэло, пошлые измышления в интернете о связях писателя с женщинами. Всё это заставило меня писать о Сент-Экзюпери, опираясь на документы и воспоминания людей об этом необыкновенном человеке.
«Старый дом на хуторе Большой Набатов. Нынче я с ним прощаюсь, словно бы с прежней жизнью. Хожу да брожу в одиноких раздумьях: светлых и горьких».
Апрель девяносто первого. После смерти родителей студент консерватории Тео становится опекуном своего младшего брата и сестры. Спустя десять лет все трое по-прежнему тесно привязаны друг к другу сложными и порой мучительными узами. Когда один из них испытывает творческий кризис, остальные пытаются ему помочь. Невинная детская игра, перенесенная в плоскость взрослых тем, грозит обернуться трагедией, но брат и сестра готовы на всё, чтобы вернуть близкому человеку вдохновение.
«Долгое эдвардианское лето» – так называли безмятежное время, которое пришло со смертью королевы Виктории и закончилось Первой мировой войной. Для юной Делии, приехавшей из провинции в австралийскую столицу, новая жизнь кажется счастливым сном. Однако большой город коварен: его населяют не только честные трудяги и праздные богачи, но и богемная молодежь, презирающая эдвардианскую добропорядочность. В таком обществе трудно сохранить себя – но всегда ли мы знаем, кем являемся на самом деле?
Этот роман покрывает весь ХХ век. Тут и приключения типичного «совецкого» мальчишки, и секс, и дружба, и любовь, и война: «та» война никуда, оказывается, не ушла, не забылась, не перестала менять нас сегодняшних. Брутальные воспоминания главного героя то и дело сменяются беспощадной рефлексией его «яйцеголового» альтер эго. Встречи с очень разными людьми — эсэсовцем на покое, сотрудником харьковской чрезвычайки, родной сестрой (и прототипом Лолиты?..) Владимира Набокова… История одного, нет, двух, нет, даже трех преступлений.