Клад адмирала - [17]

И то сказать, валежин на берегу было предостаточно, вдвоем их брать никакой нужды. Зимин продолжал плескаться и выбрался окончательно на берег, когда костер уже горел и вода в подвешенном над ним котелке закипала.

Поужинали тушенкой, запивая ее отваром чаги. Зимин приготовился коротать ночь у костра прямо на приречном галечнике. Засекин со словами: «Скоро приду», — исчез. Вернулся с полотняным, туго набитым мешком. Вытряхнул из него содержимое — перины, подушки, одеяла. Всего — по два комплекта. Для себя и Зимина.

— Бери, — сказал Засекин. — Не гляди, что перина тонкая. На ней хоть на снегу спать, не замерзнешь.

— Ты случайно не миллионер, Николай Григорьевич? — Зимин заулыбался, разглядывая, поглаживая ладонью атласное синее одеяло, очень легкое и с красивой узорной прострочкой по всему полю. — Это все больших денег сейчас стоит.

Засекин пробормотал что-то в том духе, что, когда он покупал, стоило дешево.

— Все равно жалко. Искра от костра отлетит, прожжет.

— Не отлетит, — сказал Засекин. — Сейчас мы его на всякий случай… — Из речки он зачерпнул полный котелок и вылил воду в костер.

Сумерки уже сгустились настолько, что речка была не видна, напоминала о близком своем присутствии лишь тихим шуршанием воды о песок и галечник. Некоторое время Зимин сидел, вслушивался в спокойное ровное дыхание таежной речки. Вспыхнул и быстро погас огонек спички: это провожатый, уже лежа, закурил папиросу. Зимин впотьмах тоже постелил себе, разделся и лег. Одеяло и перина скоро окутали тело теплом и одновременно атлас приятно холодил кожу.

Положив руки под голову, Зимин глядел на редкие и высокие, немигающие звезды. Вспоминался уходящий нынешний день, в особенности концентрационный лагерь «Свободный». Собственно, с тех пор как увидел «Свободный», как отъехали от него, а фактически бежали прочь, мысли о лагере не покидали ни на минуту.

— А в других лагерях давно бывал? — повернувшись лицом к спутнику, спросил Зимин.

— В каких? В «Вольном», «Надежном», что ль? — донесся из темноты голос задремывающего Засекина.

— Да.

— Ну, в прошлом году. В позапрошлом ли.

— Так же, как «Свободный», стоят?

— В каком смысле?

— Сохранность имею в виду.

— A-а, — понял Засекин. — Да как бы не лучше. И заборы целы, и проволока нигде не оборвана.

— Тоже, поди, добровольцы наподобие Косолапова охраняют?

— Да ну, сдались они кому. Жили б люди рядом, давно на сараи, стайки раздергали бы.

Засекин помолчал, прибавил:

— Спать, однако, пора.

После этих слов на удивление скоро, почти тотчас, легкое похрапывание донеслось до Зимина.

Он так быстро переходить от бодрствования ко сну не умел. Опять его мысли были о брошенных лагерях. Нет, наверно, все-таки сдались кому-то, как бы возражая спящему конюху, думал Зимин. Где-то кто-то по сей день помнит о «вольных»-«свободных», числит эту гулаговскую недвижимость в своем резерве. И она, эта недвижимость, может быть востребована? Если бы хотели, было бы страстное желание раз навсегда окончательно отделаться, отмежеваться, откреститься от мрачного прошлого, в первую бы голову уничтожили, закрывая лагеря. Так ведь нет… А может, он сгущает краски и до сталинских времен лагерей, затерянных в почти непролазной сибирской тайге, действительно дела никому нет, давным-давно забыли об их существовании? Он понимал, что вопрос по главной сути не в том, стоят или нет концентрационные лагеря. Их можно снести до единого по стране, а при надобности отстроить новые — невелики затраты. Тем не менее спокойнее, когда бы не было лагерей. Так думал Зимин, лежа на берегу крохотной таежной речки, глядя на предосеннее звездное небо, пока усталость не взяла свое и он уснул под похрапывание провожатого, под дремотное всфыркивание находившихся поодаль от берега коней…

Покинули место ночевки с рассветными лучами, и путь до пристанища пасечника теперь продолжался сравнительно недолго: около полудня на взгорке среди раскидистых кедров мелькнул бревенчатый дом с темно-малиновой железной крышей и большими, на старинный манер квадратными трехстворчатыми окнами, с рамами, выкрашенными белой краской. Именно окна, светящиеся в сумеречно-хвойной зелени, открывались перво-наперво глазу и уж после весь дом.

Вглядываясь с интересом вперед, Зимин никак не мог взять в толк, почему обиталище пасечника называется Подъельниковским кордоном. Ни намека на ельник окрест. Впрочем, и кедров негусто. Лишь в окружении дома. А дальше по пологому склону лиственное мелколесье, реденький кустарник, потом луг, на котором в траве разноцветными яркими кубиками во множестве неровными рядками рассыпаны ульи. Зимин успел их насчитать за полсотни, пока приблизились к дому, но это то, что успел, и всего на одном склоне.

Владелец таежной пасеки Василий Терентьевич Засекин и провожатый Зимина были очень похожи, будто не двоюродные, а близнецы-братья. Невольно Зимин, сравнивая, поочередно поглядел на обоих.

— Что, одной масти? — щурясь от яркого солнца, первым заговорил обитатель Подъельниковского кордона.

— Да уж, — кивнул Зимин.

Они улыбнулись друг другу. Улыбка появилась и на губах Засекина-конюха.

— Сергея Ильича друг, — назвал он брату Зимина.