Кийя: Супруга солнечного бога - [8]

Дальше стало сложнее. Процесс изучения различных точек на теле человека стал не особо приятным для служанки — ведь отрабатывались и болевые точки. Как в награду за вынужденные страдания, Шубад по вечерам ублажала рабыню то расслабляющими, то возбуждающими процедурами. Тадухеппа же вечерами пыталась найти свою точку наслаждения. Это было нелегко, потому что девственность должна была оставаться неприкосновенной. Иногда, особенно после возбуждающего массажа, царевна чувствовала, что это уже близко. Как-то необъяснимо, тягуче начинали подрагивать раскинутые ноги, складки ее женских органов увлажнялись особенной, скользкой, жидкостью, но в последний момент ощущения снова стирались и отпускали ее напряженное в ожидании тело.

— Я не могу, Шубад. У меня не получается. Наверное, мне не дано, — уныло говорила Тадухеппа.

— Глупости! — сердилась Шубад. — Тебе дано, уж поверь моему опыту. Ты просто сгусток страсти. Просто это еще спит в тебе, а мы пытаемся раньше времени разбудить. Пусть тебя ничего не страшит. Если к тому времени, как мы прибудем в Египет, у тебя самой не получится, я тебе помогу.

Тадухеппа не знала, как именно жрица собирается ей помочь, но эта фраза ее страшно смутила. Ей было одновременно и любопытно, и неловко до такой степени, что она на некоторое время стала избегать взгляда своей наставницы.

Тем временем ландшафт менялся. Когда обоз пересек Евфрат, добравшись до брода, холмистая местность сменилась равнинной. Густые леса, росшие в Митанни, превратились в редколесье и степь. Обоз пересек границы своей страны и углубился в чужую территорию. На следующий же день после перехода Евфрата навстречу им вышло посольство местного князька. Официальные лица церемонно раскланялись и обменялись грамотами, подтверждающими право митаннийской царевны путешествовать по этим землям с военным сопровождением.

Княжеств в Ханаане было великое множество, каждый правитель спешил засвидетельствовать свое почтение будущей жене фараона и преподнести ей дары своей земли — тонкие ткани, драгоценные сосуды, украшения и благовония. Мысли же Тадухеппы были заняты другим. Скоро она перестала интересоваться поклонами и подарками чужеземцев, с досадой сетуя на потерянное время, когда им приходилось очередной раз останавливаться. Все ее помыслы были далеко впереди, она боялась приближающегося дня прибытия в Египет, но и думать ни о чем другом не могла. Истеричное состояние подогревалось еще и тем, что каждый день ее навещали учителя и проверяли на знание египетского языка, любовной поэзии и песен, истории, религии и этикета. Все это царевна изучала последние полгода, с тех пор, как пришло письмо Аменхотепа Третьего с просьбой отдать за его сына митаннийскую царевну. Науки легко давались девушке, и она гордилась тем, как быстро и много успела выучить за отведенное время. Но сейчас — то ли от волнения, то ли от недосыпания вследствие своих экспериментов с телом, то ли от всего вместе — память отказывала Тадухеппе, она путалась, запиналась и заставляла своих наставников хмуриться.

Обоз продвигался все дальше и дальше на юг. Местность вокруг становилась все засушливее, начиналась караванная дорога. Спустя пару недель с начала путешествия они ступили в пустыню. Унылый каменистый пейзаж без единого деревца не добавлял веселья и без того измотанной царевне. Шубад, видя, что ее подопечная плохо переносит путешествие, не слишком нагружала ее учением. После отработки основных видов массажа жрица не спеша рассказывала ей женские секреты. Здесь были и поучительные истории о царственных женщинах, и таинства Иштар, и рецепты приготовления благовонных смесей, и составы мазей для продления молодости. Теперь Шубад настаивала, чтобы Тадухеппа побольше спала и не терзала бы себя еженощными попытками самоудовлетворения. Она даже о красавце Мени стала презрительно отзываться и подтрунивать. Царевна была ей благодарна за этот щадящий режим, ей нужна была небольшая передышка.

В пустыне обоз останавливался в нескольких оазисах, чтобы пополнить запасы еды и питья. Тадухеппа во все глаза глядела на здешних обитателей — смуглых горбоносых кочевников, вся жизнь которых вертелась вокруг их верблюдов. Один из таких грязных погонщиков надолго запомнился ей. В длинном сером плаще, с головой, обмотанной неопрятным куском полотна, он ничем не отличался от своих товарищей. Он просто оказался неподалеку, когда Тадухеппа вышла из повозки размять кости. И хотя она была одета в бесформенное, тяжелое платье, а голова была покрыта громоздким головным убором, молодость и красота девушки были слишком очевидны. Дикарь уставился на царевну с совершенно безумным выражением на лице, а она, в свою очередь, не могла отвести глаз от дикаря. На худом коричневом лице с запавшими щеками лихорадочно горели огромные и ярко-синие, как небо над головой, глаза. Губы тряслись, как от холода, руки судорожно вцепились в палку погонщика. Глядя на него, Тадухеппа отчетливо поняла, что этот человек готов умереть за то, чтобы обладать ею. И что его останавливает лишь толпа солдат, готовых броситься на него, не дав приблизиться к ней даже на шаг. Царевну необычайно взволновала эта мысль. Живое воплощение дикого, необузданного, первобытного желания всколыхнуло в ней волну возбуждения. Тем же вечером она, уже таясь от Шубад, ласкала себя до полного изнеможения и была к цели как никогда близко.