Кийя: Супруга солнечного бога - [26]

Она отправилась в новую столицу не с основным обозом, которым следовали сам фараон, две его маленькие дочери и главная супруга, беременная третьим ребенком. Приказ выдвигаться последовал позже официального открытия города с жертвоприношением Атону и освящением местности. Кийю душила ярость. Когда Эхнатон был рядом, она не помнила себя от любви и страсти, но когда он уходил и пропадал надолго, она его ненавидела всей своей измученной от ожидания душой. Сейчас он через гонца передал свое распоряжение о переезде, не удостоив ее личного послания. С искаженным лицом царевна бродила по своим опустевшим покоям, толкая и пиная попадавшихся под руку служанок. У нее в очередной раз мелькнула мысль, чтобы отравить Нефертити или даже самого фараона, чтобы не страдать, не испытывать это постоянное унижение своей второстепенной ролью. Конечно, как разумная женщина, она быстро выкинула это из головы, решив насолить проклятому возлюбленному более изощренным способом.

Приехав в Ахетатон, Кийя внимательно изучила месторасположение и план города, не поленилась выяснить строительные сметы и реальные затраты на колоссальное строительство. Все это она подробнейшим образом расписала в своем письме отцу. «Неудивительно, что его рука оскудела, — отвечал Тушратта, — при такой расточительности мы скоро совсем перестанем получать золото. Я напишу ему лично…»

Эхнатону писали Тушратта, ассирийские сепаратисты — к неудовольствию митаннийского правителя, вавилонский царь Бурн-Буриаш и многие большие и малые царьки всего Ближнего Востока. Все требовали денег и защиты от хеттской угрозы. Эхнатон выполнял их просьбы лишь наполовину, и то под давлением матери — ему самому нужно было золото для осуществления грандиозных планов, а беды северо-ханаанских князей, притесняемых могущественным царством Хатти, казались ему слишком далекими и неважными.

Так прошло несколько лет. Блистательный Ахетатон хорошел с каждым годом, сюда стекались подати со всего государства. Храм Атона богател, как богатели и приближенные фараона. Здесь сосредоточилась власть Египта, отсюда дули ветры, определяющие политику всего известного мира.

Примерно через год после приезда в новую столицу Кийя забеременела и родила второго сына, которого, уже не сомневаясь, назвала Тутанхатон — «живое подобие Атона». Это произошло следом за появлением на свет третьей дочери Нефертити. Кийя недолго злорадствовала над тем, что соперница рожает одних девочек, а она — сыновей. В Египте престол передавался по женской линии, фараоном мог стать тот, кто женится на принцессе божественной крови, то есть на дочери фараона и его главной жены. Конечно, сыновья Кийи были с самого рождения сосватаны за дочерей Нефертити, но митаннийская царевна вновь была унижена. И здесь ей не довелось стать первой.

Властитель Египта захаживал в Мару-Атон, правда, не так часто, как хотелось бы Кийе. Но каждый раз он признавался, что ему все труднее и труднее уходить от нее. В этом не было ничего странного, учитывая все старания, которые прилагала Кийя, чтобы каждый визит фараона становился праздником. Она приглашала музыкантов и танцовщиц, устраивала представления и пиры, на которых вино лилось рекой. А потом она увлекала Эхнатона к себе в опочивальню и показывала ему представления в собственном исполнении. Она умела быть все время разной. Иногда — грубой, жесткой, причиняющей боль и требующей взамен боли. Иногда нежной, как мотылек, способной довести его до экстаза одними только легкими прикосновениями кончиков пальцев. Все умения, полученные на уроках Шубад и собственными стараниями, Кийя демонстрировала на ложе с фараоном. Кроме того, в последнее время она увлеклась изучением зелий и ароматных курений. Это была рискованная наука, на грани колдовства, а колдовство жестоко каралось Эхнатоном. Но Кийя решилась на это в отчаянной попытке удержать мужа возле себя. Это ей удавалось, испытав на фараоне очередной любовный или возбуждающий рецепт, но ненадолго.

Были дни, когда они и вовсе не предавались плотским утехам. Когда Эхнатон был усталым или раздраженным, Кийя опаивала его сладкими зельями, делала расслабляющий массаж и стерегла его сон. В такие мгновения она любила его еще сильнее, чем в моменты страсти. Едва дыша, не отрываясь она смотрела на умиротворенное лицо своего господина, словно хотела впитать в себя, запечатлеть навсегда в своем сознании каждую черточку любимого образа.

И каждый раз, когда он уходил, Кийя словно умирала. Спотыкаясь, бродила она по своим покоям, не находя места. Подолгу лежала в постели, вдыхая его запах, впитавшийся в простыни. Проклинала судьбу за то, что они не родились безвестными крестьянами, живущими тихой и правильной жизнью, ничего не ведая и лишь любя друг друга. Проклинала нравы этой страны, где купец, ремесленник или жрец жили в браке с одной женой, а у фараона их были сотни. Горько осознавала, что могла бы стерпеть даже сотню ни к чему не обязывающих увлечений своего возлюбленного, нежели одну непобедимую соперницу, каковой была Нефертити. «Чем же ты его так привязала, ведьма?» — вопрошала Кийя и исступленно грозила небу кулаками. Но когда Эхнатон приходил, она ничем не показывала своих терзаний. Всегда гостеприимная, изысканно одетая, веселая и шаловливая, она встречала его и играла в те игры, в которые он хотел. Только изредка робко спрашивала: