Китайский секрет - [17]

— А в городе, ваша милость, — болтал парикмахер, — в городе говорят: хороша наша красная посуда, а далеко ей до китайской. Вот, говорят, понаедут на весеннюю ярмарку голландские купцы, понавезут с собой китайские вазы, и блюда, и чашки, накупит опять король для графини Козель…

— Замолчишь ли ты, Френцль! В ушах трещит от твоей болтовни. Кончай скорее! — Досада перекосила бритое лицо химика.

— Сейчас, сейчас! — заторопился парикмахер. — Вот только виски подпудрю! — И он завертелся вокруг химика, ловко прилаживая к его вискам крутые локоны.

Бётгер рассеянно сгреб пальцами пудру со своего пудермантеля. Он устало глядел в окно, где всё еще дымили трубы, и машинально вертел пудру между большим и указательным пальцами. Пудра скатывалась в липкий комочек.

Вдруг химик вздрогнул, брови его сдвинулись, глаза впились в белый комочек.

Он вскочил так быстро, что Френцль не успел отдернуть руки, и большой парик сбился на левое ухо.

— Чем ты меня пудришь, бездельник? — закричал он, схватив парикмахера за плечи. — Откуда ты взял эту пудру?

Парикмахер разинул рот и задрожал.

— Да отвечай же, чортов подмастерье! — кричал Бётгер и тряхнул беднягу так, что у него подогнулись коленки и он, охнув, сел на пол.

— Ну! — Бётгер стоял над ним красный и задыхающийся.

— Но я думал, — хныкал парикмахер, — вашей милости известно… французская пудра дорога, у нас все пудрятся этим… все пудрятся шнорровской землей.

— Шнорровская земля! — воскликнул Бётгер и схватил миску с пудрой. Он то подносил пудру к окну, то пересыпал ее между пальцами, то пробовал на язык, то растирал на ладони. Потом он круто повернулся и в развевающемся пудермангеле, с париком, сбитым на левое ухо, выбежал из комнаты. Тяжелая дверь лаборатории громко захлопнулась за ним.

Френцль все еще сидел на полу и таращил глаза, когда слуга внес в комнату парадный камзол, треуголку и короткую придворную шпагу. Постучав в дверь лаборатории, он сказал:

— Ваша милость, в полдень — прием у короля.

Ответа не было. Слуга пожал плечами и, хитро подмигнув Френцлю, постучал пальцем себе по лбу. «Наш химик помешался», решили оба.

Что такое была эта шнорровская земля? Купец Шнорр ехал однажды верхом из Дрездена в местечко Ауэ. Подъезжая к мосту через речку, он заметил, что сам он, и лошадь его, и тюк с товарами покрыты белой пылью, словно выпачканы мукой. Он оглянулся.

Копыта его лошади оставляли белые следы на земле, а немножко поодаль было на дороге место, сплошь покрытое белой пылью, словно кто-то рассыпал там десятки мешков с мукой. У края дороги виднелся холмик, — должно быть, размытый дождями, целый холмик белой земли.

Шнорр повернул лошадь и подобрал горсть белой пыли. Она была мягкая, чуть-чуть липкая, ни дать ни взять — пудра.

На другой день Шнорр приехал с мешками. Набрал в них белой земли и увез в город, а там истолок землю в ступке и пустил в продажу вместо пудры. Ее охотно покупали.

Тогда было время пудреных париков, и пудры выходило у всех больше, чем у нас зубного порошка.

Эта шнорровская земля была не что иное, как белая каолиновая глина, та самая, из которой в Кин-те-чене делали фарфор. Вертя комочек пудры в руках, Бётгер заметил, что она лепится, как глина, и тяжелее, чем обычная пудра.

«А вдруг это — та самая белая глина, которую искал Чирнхауз?» мелькнула у него мысль. Он бросился в лабораторию поскорее сделать пробу и забыл, что строгий Август сидит в своем кабинете и нетерпеливо стучит пальцами по золотой табакерке, поджидая невежливого химика.

В тот день Август его не дождался.

Подобный цветку Нарцисса

Шесть чашек, шесть белых фарфоровых чашек стояли перед Бётгером, отражаясь в красной полированной доске стола, как в зеркале.

Солнце золотом струилось сквозь желтые занавески в окнах малой залы королевского дворца.

Шесть ученых мужей в высоких париках, с орденскими лентами через плечо, шесть ученых советников Августа прикладывали лорнеты к глазам и рассматривали работу Бётгера.

Чашки протяжно звенели, если по ним щелкали пальцем. Их донышки казались желтоватыми и чуть-чуть прозрачными, если их разглядывали на свет. На их блестящей белой поверхности не оставалось ни царапинки, ни трещинки, если по ней скребли ножом.

Это был настоящий фарфор — не хуже китайского.

Скрипя гусиным пером, ученый секретарь собрания записывал по-латыни на большом листе с королевским гербом:

«Сего числа господин Иоганн Бётгер показал нам сделанный им фарфор, полупрозрачный, молочно-белый, подобный цветку нарцисса».

Да, это был настоящий белый фарфор!

Бётгер сделал эти чашки из шнорровской земли, прибавив к ней алебастр. Шнорровская земля заменяла собой белую глину — као-лин, а алебастр служил плавким прозрачным веществом — вместо китайского пе-тун-тсе.

Старинный секрет был раскрыт.

Если бы Чирнхауз увидел эти чашки, как бы порадовался он новой победе! Какой ласковой улыбкой осветилось бы его строгое лицо!

О, Чирнхауз помог бы Иоганну составить краски, чтобы расписать эти белые фарфоровые чашки; он нашел бы причину, почему на некоторых из них выступили маленькие черные точки! Но Чирнхауз давно уже был в могиле.

Бётгер ходил по зале, пока придворные ученые шептались над его чашками и, скрывая свою зависть, поздравляли его, суля королевские милости и награды.