Китайские мемуары. 1921—1927 - [128]

Когда 3 января 1927 г. народные массы захватили английскую концессию в Ханькоу, Ли Цзишэнь устроил банкет для иностранных консулов в Кантоне, подчеркивая этим, что он ничего общего не имеет с антиимпериалистическими выступлениями.

До февраля 1927 г. все это делалось «в перчатках» и даже под аккомпанемент революционных фраз, ибо тогда Ли Цзишэнь оглядывался на Чан Кайши, который еще вел переговоры с Уханем. Однако кантонские рабочие не дали себя обмануть.

В феврале 1927 г. начались открытые уличные бои рабочих с полицией и войсками. Первый бой произошел 2 февраля — после выселения гонконгских стачечников. Это был настоящий бой, настолько ожесточенный, что кругом закрылись лавки купцов; сражение, в результате которого былц не только убитые и раненые, но и захваченные обеими сторонами пленные. И только благодаря тому, что рабочие захватили в плен полицейских, им удалось спасти своих товарищей, которые были захвачены полицией: первым условием перемирия был обмен пленными.

Не успел закончиться этот бой, как началось новое наступление буржуазии и властей на рабочие организации. Кантонская буржуазия решила отомстить рабочим за их победы во время стачек. Кантонский пролетариат добился того, что прием и увольнение рабочих могли происходить исключительно с согласия рабочих союзов, а увольняемому должна была выплачиваться какая-то компенсация. Теперь, когда контрреволюция держала город в своих руках, буржуазия воспользовалась китайским Новым годом для того, чтобы рассчитаться с революционными рабочими. По старому гильдейскому обычаю в китайский Новый год хозяева увольняли ненужных, с их точки зрения, служащих и рабочих и нанимали новых. При найме обыкновенно обусловливалось, что увольнения могут быть произведены только в следующий Новый год. И вот сейчас кантонская буржуазия потребовала соблюдения старого гильдейского обычая. Хозяева предприятий заявили: «Хорошо, мы будем подчиняться рабочим союзам в продолжение всего года, но вы не должны отнимать у нас то священное право, которое существует уже столетия,— право гильдии на увольнение и наем рабочих в Новый год». Рабочие отказались принять это требование и ответили на него стачками. Тогда 20 февраля 1927 г. буржуазия организовала демонстрацию 22 тыс. предпринимателей, которые явились к местным властям и не расходились до тех 'пор, пока гоминьдан твердо не заявил, что он поддерживает их в этом вопросе.

Предприниматели добились своего, и под Новый год буржуазия уволила всех революционеров, всех активных деятелей рабочего движения, выбросила их на улицу и наняла штрейкбрехеров. Это повлекло за собой новую волну забастовок. Пикетчики вывешивали на предприятиях плакаты, в которых говорилось, что предприятие находится под бойкотом или же здесь происходит стачка. Власти отдали приказ полиции и войскам удалить пикеты и убрать плакаты стачечников. Забастовки были подавлены военной силой. Буржуазия торжествовала. В городе происходили аресты рабочих. Первый акт драмы был закончен.

То, что происходило в Гуандуне, началось и в других провинциях, занятых гоминьдановской армией. Речь идет не о «местных инцидентах» — все делалось по приказу Чан Кайши. Это был кризис национально-освободительной революции. Открытым, однако, оставался вопрос о судьбе самого гоминьдана: вызовет ли перегруппировка классовых сил консолидацию левого крыла, а затем раскол самой этой партии?

Я не занимаюсь здесь историей китайской революции, анализом ее побед и поражений. Я пишу лишь о том, что видел, слышал, о чем тогда думал.

Только в Китае я узнал подробности событий 20 марта 1926 г. в Кантоне. Сперва убийство Ляо Чжункая, затем устранение Ван Цзинвэя были выражением борьбы внутри гоминьдана за власть после смерти Сунь Ятсена. При незрелости социальных отношений применяются средневековые методы борьбы: убийства, заговоры, военные перевороты, которые тем не менее имеют определенную социальную направленность. В данном случае это был отход от новых «трех принципов», провозглашенных им на сьезде гоминьдана в январе 1924 г., отход в сторону сближения с крупной буржуазией, крупными землевладельцами, с иностранным империализмом. Ни у кого из нас это не вызывало сомнений. Мы много говорили об этом с М. М. Бородиным в Кантоне и на пути из Кантона в Ханькоу.

Однако своеобразие обстановки после 20 марта заключалось в том, что Чан Кайши не был еще готов довести свои намерения до конца, а коммунистическая партия не была готова к отпору Чан Кайши и крутому повороту в своей тактике. По этой причине состоялся компромисс между новым руководством гоминьдана и коммунистической партией. Для Чан Кайши компромисс означал отсрочку контрреволюционного переворота, для коммунистической партии — выигрыш времени для развертывания рабочего и крестьянского движения. Однако правильных выводов из событий 20 марта сделано не было. После начала Северного похода и первых побед считалось, что «инцидент» исчерпан. Поход вызвал революционный подъем в стране, ширилось рабочее и крестьянское движение, выросла численность коммунистов и комсомольцев — все шло хорошо. Но «вдруг» Чан Кайши остался в Наньчане, а правительство переехало в Учан. Произошел новый «конфликт» и начались поиски нового компромисса. Одни искали соглашения с Чан Кайши, другие хотели опереться на генерала Тан Шэнчжи в противовес Чан Кайши, забывая, что причина конфликта теперь другая. Тогда, 20 марта, это была борьба за господство внутри гоминьдана и в правительстве; теперь конфликт был вызван обострением классовых противоречий на территории, занятой Национально-революционной армией.