Китайские истории - [7]
Причуды китайской грамоты
Если вы окажетесь в Испании, не зная испанского языка, или, скажем, в Германии, не зная немецкого, или даже в Греции, не зная греческого, вы всё равно что-нибудь поймёте в окружающем вас мире. Вы видите слова, состоящие из букв, и вы знаете, что каждая буква обозначает определённый звук. Вы можете сложить их вместе и по созвучию попытаться понять значение написанного. Но вот вы попадаете в Китай, и тут вас охватывает отвратительное ощущение полной слепоты и глухоты. Вас обступают иероглифы. Вы видите надпись, но вам сроду не догадаться, что она значит — “Продовольственные товары”, или “Вход воспрещён”, или “Партия — наш рулевой”.
Весь ужас китайской письменности в том, что она не имеет отношения к фонетике. Иероглифы не обозначают звуков, а обозначают то ли предметы, то ли понятия, когда как придётся. А значит, и произносить их можно как придётся. Увидишь закорючку — хочешь, произноси её “хрен”, а хочешь — “редька”. Вот такой жуткий язык. В результате в Китае существуют сотни, а то и тысячи диалектов. И те, кто живёт в Шанхае, не понимают тех, кто живёт в Хонгчжу, за двести километров.
В одну из поездок в Китай меня сопровождала моя жена. Когда мы летели из Токио в Шанхай, она вдруг радостно объявила, что уже может немного читать по-китайски. Она знает, как пишется слово “выход”. Оно состоит их двух таких маленьких загогулин, одна из которых похожа на трезубец, а другая — просто квадрат с маленьким хвостиком.
Пришла стюардесса и раздала “Health Declaration” — вопросник, который нужно предъявлять при въезде в страну. Дескать, нет ли у вас температуры, кашля, кровотечения, малярии, поноса и тому подобного. Только мы углубились в заполнение этих интимных анкет, как вдруг моя жена заявляет, что её китайский язык только что усовершенствовался ещё сильнее. Ну-ка посмотри, говорит, на слово “кровотечение” и сравни его со словом “выход”. И вот я пристально смотрю на эти, казалось бы, совершенно различные слова, и, представьте себе, обнаруживаю в них одну и ту же загогулину, этот самый трезубец. И меня охватывает священный трепет от такого неожиданного проникновения в тайны китайской грамоты. Кровотечение. Выход. Выход крови.
— О, Боже! — шепчу я. — Понос!
— Допрыгался, — злорадно говорит жена. — Предупреждали тебя: не ешь сырых осьминогов!
— Да нет же! — кричу я. — Надо проверить слово “понос”! В нём должен быть тот же самый иероглиф!
И мы вместе бросаемся к китайскому написанию слова “понос”, но, к своему разочарованию, не находим в нём ничего похожего на полюбившийся нам трезубец. Так мы снова, уже который раз в жизни, убеждаемся в том, что язык не укладывается в формулы и не поддаётся экстраполяции. Он, проклятый, ничему не поддаётся, кроме тупого заучивания. Если вы, читатель, хотите знать иностранный язык, вам придётся смириться с этой неумолимой истиной.
Моё открытие Китая
Конечно же, дорогой читатель, я смотрел на Китай не глазами рядового американца. Я смотрел на него глазами рядового выходца из Советского Союза (помните, была такая страна?). Всё, что я видел, слышал, чуял, щупал, — я всё автоматически сравнивал со своей географической родиной. В результате своих наблюдений я сделал довольно банальное открытие: в чём-то Китай и СССР поразительно сходны, а в чём-то — поразительно различны. При этом сходства всегда легко предсказуемы и почему-то одинаково противны, как, например, реющие красные знамёна или радостно марширующие физкультурники. Различия же, наоборот, обычно оказываются приятной неожиданностью. Так, в числе прочих удивительных открытий, я обнаружил, что в Китае, несмотря на наличие социализма, власти трудящихся, единства партии и народа и тому подобных элементов всеобщего счастья:
— в магазинах есть продукты и нет очередей,
— простой китайский мужик, будь то работяга на стройке или труженик полей, большую часть времени работает и остаётся трезвым,
— при въезде в Китай вас не обыскивают на таможне,
— при выезде из Китая вас, опять же, не обыскивают.
Но самое удивительное моё открытие в Китае было связано с именем генерала Чан Кайши (кстати, на Западе его называют Чан Кайшек). Если вы помните, читатель, какое-нибудь более ненавистное имя в советских газетах пятидесятых годов, чем имя Тито, то это был Чан Кайши. Политические карикатуры тех времён изображали его этаким отвратительным раскосым карликом с торчащими вперёд кроличьими зубами, в генеральских погонах и фуражке с кокардой. Фуражка с кокардой в советских политических карикатурах была признаком особенно нехорошего человека.
Чем же так провинился перед товарищем Сталиным бедняга Чан? А тем, оказывается, что не сдался товарищу Мао. Он сражался с коммунистами до последнего, он отступил на Тайвань, но не сдался. Коммунисты так и не захватили Тайвань. И сейчас в центре Тайбея, столицы Тайваня, красуется мемориал Чан Кайши, перед великолепием которого бледнеют все мемориалы Вашингтона, сложенные вместе, даже если к ним добавить ещё и мавзолей Ленина.
Во время моего пребывания в Китае я узнал, что неподалеку от того места, где я проводил свои тоскливые рабочие дни, находится маленький городок Чи-Ко, в котором родился и вырос Чан Кайши. Удивлению моему не было предела. Не потому, что Чан Кайши родился и вырос, а потому, что мои китайцы говорили об этом свободно и даже как-то с безразличием. По моим понятиям, они должны были делать вид, что Чан Кайши вообще нигде не родился. Мало того, они предложили vмне в ближайший выходной съездить в город Чи-Ко и навестить памятные места славного мистера Чана. Разумеется, я принял их предложение.
