Китайская военная стратегия - [143]

4. Власть в Китае проистекает из способности «сделать паузу», сделать символический жест, который означает открыть себя открытости бытия, принять ситуацию во всей ее неопределенности. Нетрудно видеть, что такого рода внешняя уступчивость, само-отсутствие таят в себе предельную жесткость и непреклонность. Поэтому власти в Китае обязательно сопутствует тайна. Политика видимая – это всегда дымовая завеса; она формируется тем самым «церемониалом», который призван прикрывать «внутренние» интересы. (Здесь нет цинизма хотя бы потому, что отмеченное выше самоустранение мудрого есть акт подлинного подвижничества.) Искусным политиком слывет тот, кто умеет сполна выстроить оба ряда своей деятельности – внешний и внутренний. Мудрого политика китайцы любили уподоблять зеркалу, которое выявляет все вещи, никак себя не выказывая. Соответственно, главным свойством правителя считалась так называемая «добродетель», которая на самом деле обозначала не соблюдение условностей обыденной морали, а жизненную мощь, полноту жизненных свойств той или иной ситуации. Человек «добродетели», по представлениям китайцев, без усилия побуждает других повиноваться ему, и именно потому, что сам не живет «для себя», но целиком погружен в поток вселенской сообщительности Сердца. Разумеется, видимая скромность, неприметность человека и есть лучший знак власти. Как гласит старинная китайская поговорка, «настоящий человек не показывает себя, а кто показывает себя, не настоящий человек». Мудрость китайских стратагем в последней ее глубине – это бесконечно действенный покой.

В области же военного искусства описанные выше черты китайского миросозерцания проявились в следующих основных принципах:

ПЕРВОЕ. Тщательная подготовка к любому столкновению, включая получение как можно более полной информации о состоянии предполагаемого противника. Отсюда огромное внимание, уделяемое китайскими стратегами сбору разведывательных данных, который можно считать внешним, материальным коррелятом духовной сверхчувствительности мудрого правителя. Разумеется, приготовления к войне должны проходить в полной тайне и сопровождаться преднамеренной публичной дезинформацией, призванной усыпить бдительность неприятеля. Поскольку в китайской войне-игре скрытность сопутствует любому действию и цель никогда не соответствует средствам, любой обманный маневр вплоть до клятвенных заверений в дружбе вполне допустим и даже необходим – ведь речь идет об отношениях с врагом. Победоносная атака есть лишь мгновенное завершение длительных и методичных усилий. «Начинай войну только тогда, когда успех обеспечен», – гласит золотое правило китайской стратегии.

ВТОРОЕ. Избегание любого внешнего противостояния, заменяемого принципом следования (инь, шунь, сюнь и проч.) Понятие церемонии, церемонности – центральное в китайской культуре – запрещает любое открытое проявление агрессии. Последняя сублимируется в стилизованный жест, миметический танец, наподобие тех, которые составляют сущность игры китайского актера в традиционном театре. Впрочем, кто поручится, что актер в действительности не имитирует, не «играет» агрессию? В любом случае умение одержать победу, не предпринимая военных действий, вообще как бы не делая никаких усилий, – вершина стратегического искусства в китайском понимании. Она есть результат умения «владеть силой обстоятельств». Победа не может быть поводом для шумных празднеств уже потому, что она достигается незаметно для стороннего взгляда – или не достигается вовсе. Подлинная метаморфоза, настоящее событие всегда происходят незаметно и не могут быть предметом отвлеченного знания.

ТРЕТЬЕ. Так называемое «следование силе обстоятельств», отличающее мудрого стратега, означает на самом деле не пассивность и тем более духовную косность, а напротив, чуткое внимание неустанно бодрствующего или, лучше сказать, извечно пробуждающегося духа. Это следование предполагает способность прозревать «семена» всего сущего, схватывать вещи в момент их рождения и, в частности, постигать источник душевных движений в человеке еще до того, как они проявятся вовне. (Вспомним, что действие Пути – это перемены, которые исчезают прежде, чем обретут видимую форму.) Как мы знаем, мудрец умеет «быть таким, каким он был до своего появления на свет». Отсюда еще одно золотое правило китайской военной науки, которое гласит: «Противник не двигается, и я не двигаюсь. Противник двинулся – а я двинулся прежде него». Китайская стратегия потому и толкует о «войне без боевых действий», что для нее всякое осмысленное противодействие неприятелю носит характер упреждения. Мудрый пресекает агрессивные действия окружающих еще до того, как они проявятся.

ЧЕТВЕРТОЕ. Всякая стратегия основывается на принципе «одной (то есть сплошной) перемены», непрерывного обновления. Мудрый стратег постоянно опережает противника в своих маневрах, его подлинная диспозиция всегда есть нечто большее, чем предполагаемая «данность» позиции. Согласно теоретику военного искусства Цзе Сюаню (XVII в.), «единое» в боевых действиях никогда не должно быть чем-то «одним», всегда себе равным, но обязательно должно быть одновременно «чем-то большим» или «чем-то меньшим». Подлинное единое, согласно разъяснению Цзе Сюаня, – это единица, добавленная к любому наличному числу, оно знаменует превращение двух в три, трех – в четыре и т. д. Поэтому действия искусного стратега на войне представляют собой «тень, отбрасываемую тенью», так что любому действию неизбежно сопутствует определенный обманный маневр. Все это означает также, что искусный стратег разлагает каждый свой маневр на цепь крайне мелких, частных, почти незаметных поступков, так что становится невозможно заметить его начало и конец. Оттого же, как уже не раз говорилось, победа в военных действиях – отнюдь не повод для триумфа. Напротив, она требует усиления бдительности. Оружие вообще применяется только «по случаю», в момент (хорошо подготовленной) крайней необходимости. Поэтому умелый стратег вовсе не выглядит воинственным.