Китай у русских писателей - [150]

– Суляньжэнь! Суляньжэнь!

– Тунчжи![36] Тунчжи! – вот и все, что я могу ответить молодому крестьянину, и мы стоим молча все трое.

Лицо у крестьянина возбужденное, он кивает головой, улыбается, жмет руку.

Потом мы расходимся, машем друг другу, крестьянин поднимает свою ношу с земли, кивает еще и еще раз.

Бугор невысок, но он один на совершенно плоской желтой равнине, и, когда мы поднимаемся на него, перед нами возникает далекий-далекий вид. Только насыпь дороги заслоняет горизонт с одной стороны – с запада.

Еще местами на небосклоне видны деревья, кажется, будто там, вдали, густой и даже сумрачный лес, а на самом деле – это редкие деревья и мелкие рощицы, разбросанные там и сям по равнине, сливаются в одно целое.

По насыпи дороги двигаются темные, будто игрушечные фигурки людей и тележки. Иногда вдруг замечаешь, как две фигурки торопливо приближаются друг к другу: это встречные велосипедисты, но велосипедов не видно, а темные маленькие силуэтики как будто сами по себе обгоняют повозки и бегут в разные стороны.

Виднеются деревни с серыми кирпичными домиками и с желтыми глиняными стенами. Над деревнями колеблются синие дымки. Кое-где возвышаются темные, как будто вырезанные из картона, туи и еще какие-то, похожие на осины деревья с засохшей желтовато-зеленой листвой на самых вершинах и с голыми нижними ветвями, а совсем близко – коричневый квадрат хлопчатника с белыми каплями раскрывшихся коробочек. В хлопчатнике перекликаются женщины. Возгласы короткие, отрывистые, но они почти непрерывно следуют один за другим, и создается почти песня из самых разных голосов, и, когда вдруг песня эта почему-то замолкает на минуту, ждешь ее продолжения, а потом снова слушаешь бесконечный мотив.

Время от времени раздается смех: возникнет, протянет сильную звучную ноту, и в тот самый момент, когда ждешь, что смех рассыплется, как говорят у нас в России, «зальется», в тот самый миг он вдруг обрывается.

Должно быть, это все время одна и та же хохотушка так смеется.

Мой спутник, прикрыв глаза, тоже слушает. Я киваю ему и делаю глубокий вздох. Хочу сказать: «Свежий воздух».

Он гладит ладонью кору дерева, к которому прислонился плечом, улыбается, потом показывает в ту сторону, где белеет огромный сугроб собранного хлопка… Повозки, по три мула в каждой – два впереди и один сзади, тоже нагружены хлопком и со скрипом двигаются к деревне. Мне кажется почему-то, что мой спутник хочет сказать не о хлопке, а о том, что скоро будет снег, и тогда вся равнина станет белой, как этот хлопковый сугроб.

Да, снег выпадет вот-вот, и если присмотреться и прислушаться к настроению окружающей нас природы, то во всем легко уловить ожидание зимы. Что-то грустное в этом ожидании, что-то уставшее и в то же время по-человечески теплое. Это как размышления, как чувства человека, которому уже шестьдесят и который один на один с самим собой встречает день своего рождения.

Мне начинает казаться, что и смех женщины в хлопчатниковом поле обрывается так неожиданно потому, что лишь только она засмеется, сразу же чувствует это безмолвное ожидание зимы – и умолкает.

Мы долго стоим на бугре, а потом, не сговариваясь, сходим вниз, и Син Е легко, по-солдатски, перепрыгивает через старый окоп.

Земля прибрана человеком к зиме, выскоблена граблями – повсюду тонкие царапинки от этих граблей, подобравших все до одного сухие листья и умершую траву.

Я прикасаюсь к этой земле рукой, беру землю в горсть. Мне хочется показать, что я прощаюсь с ней. Завтра мы уезжаем из деревни в Пекин.

Мой товарищ, может быть, еще не раз поднимется на этот бугор, а я вряд ли. И поэтому хочется поблагодарить эту землю за все, что я увидел на ней.

Мне кажется, Син Е понимает меня.

Октябрь – ноябрь 1956

Б. Вахтин

Борис Борисович Вахтин (1930–1981), поэт, прозаик, переводчик, научный сотрудник ленинградского Института востоковедения АН СССР, ученый-китаист; автор многих работ о классической китайской поэзии, о китайских ксилографах, а также повестей и рассказов о советской современности 50—70-х гг. (книга «Так сложилась жизнь моя». Л., 1990). Публикуемые статьи – очерки о китайской культуре из коллективного сборника ленинградских специалистов «Страна Хань» (Л., 1959).

Из очерков в сборнике «Страна Хань»

СОКРОВИЩА УСТНОГО СЛОВА

Писатель дописывает сочинение, кладет кисть, перо или авторучку. Его труд закончен. Его труд публикуют. Каждое слово остается жить навсегда.

Но есть иные произведения. Они существуют устно. Слова, интонации прозвучали – и их нет. Только в памяти людей остается услышанное.

Устное произведение никогда не повторяется – ведь исполняют его разные люди, в разное время, в разном настроении и в различной обстановке. Как нет двух одинаковых листьев на дереве, так нет двух одинаковых устных произведений.

«Народные песни – что порыв ветра. Только что был – и вот нет его. Мы должны создать общество по ловле ветра», – сказал президент Китайской академии наук Го Можо. И такое общество существует в Китае – оно собирает и изучает устнопоэтические произведения, бытующие в народе, то есть фольклор.

В самые далекие времена народ уже создавал подлинные сокровища слова: мифы, сказания. Миф отвечал древнему человеку – как произошла земля; откуда появились люди; как научились они говорить и петь, сеять и жать, добывать огонь и строить жилище.