Kiss. Демон снимает маску - [15]

Лагерь стал первым местом, где я узнал о существовании гомосексуалистов. Туалеты были общественные, и все юноши справляли нужду бок о бок. Перегородки не предусматривались, просто один общий лоток. Рядом со мной стоял парень моего возраста. Он все смотрел на меня и на мой член и спрашивал, в каком я домике, и говорил о том, о сем и приглашал меня к себе в комнату. Я спросил: «А у тебя комиксы есть?» Вопрос застал его врасплох. Нет, комиксов нет, но зато есть он сам. «Что ж, — сказал я, — я не пойду, если тебе не нравятся комиксы. Или, может, ты знаешь, где можно посмотреть телик?» Это сбило его с толку совершенно. Телик? Зачем? «Чтобы посмотреть «Супермена»», — объяснил я. Классический пример взаимного непонимания: он хотел меня заклеить, а я хотел посмотреть телевизор и почитать комиксы.

или помогал в мясной лавке — и копил, как сумасшедший. Я никогда не тратил ни цента и очень гордился той пачкой денег, которые мне удалось накопить. Так что работы я никогда не боялся. Я умел трудиться и зарабатывать. Но когда группа начала отнимать все больше времени, мне показалось, что я смогу сделать музыку своим профессиональным занятием. Чтобы я не натворил глупостей, мама разрешила мне заниматься группой и всем чем угодно, пока у меня есть запасной план. Она заявила, что я должен отучиться в университете и получить какое‑нибудь образование на тот случай, если другие мои планы не сработают. Я никогда даже мысли не допускал, чтобы нарушить это условие. Поддержка матери была чрезвычайно важна для меня. Именно из‑за нее я никогда не курил, не пил и не баловался наркотиками — ни подростком, ни в зрелом возрасте до сего дня. Из‑за тех ужасов, что мама пережила в концлагерях в Европе, я всегда точно знал, что у меня нет права причинять ей боль. Она достаточно настрадалась. Поэтому, что бы я ни делал, я изо всех сил старался никак не задеть и не обидеть ее. Мама подарила мне жизнь. Самое малое, что я мог дать ей взамен, — это счастье. Хотя я и играл музыку дома и в лагере, в Куинсе и по всему Лонг-Айленду, мне не приходило в голову, что я смогу сделать карьеру в рок-группе. Я всегда работал — разносил газеты или помогал в мясной лавке – копил, как сумасшедший. Я никогда не тратил ни цента и очень гордился той пачкой денег, которые мне удалось накопить. Так что работы я никогда не боялся. Я умел трудиться и зарабатывать. Но когда группа начала отнимать все больше времени, мне показалось, что я смогу сделать музыку своим профессиональным занятием. Чтобы я не натворил глупости, мама разрешила мне заниматься группой и всем чем угодно, пока у меня есть запасной план. Она заявила, что должен отучиться в университете и получить какое‑нибудь образование на тот случай, если другие мои планы не сработают. Я никогда даже мысли не допускал, что бы нарушить это условие. Поддержка матери была чрезвычайно важна для меня. Именно из‑за нее я никогда не курил, пил и не баловался наркотиками – ни подростком, ни в зрелом возрасте до сего дня. Из‑за тех ужасов, что мама пережила в концлагерях в Европе, я всегда точно знал, что у меня нет права причинять ей боль. Она достаточно настрадалась. Поэтому, чтобы я не делал, я из‑за всех сил старался никак не задеть и не обидеть ее. Мама подарила мне жизнь. Самая малое, что я мог дать ей взамен, - это счастье.

4. «Flaming Youth», или Пламенная юность: Университетские годы 1970-1972

Я МОГ бы продолжать учебу на юго-востоке штата или остаться в Нью-Йорке, но я всю свою жизнь провел в окружении евреев и еврейских традиций. По телевизору я наблюдал просторный и разнообразный мир, где в разных уголках жили негры и христиане, которые по-разному говорили и по-разному одевались. До этого момента я ни разу не выезжал за пределы Израиля и Нью-Йорка, если не считать коротких вылазок в летний лагерь, но и там были одни евреи. Мой опыт общения с людьми другого рода, например чернокожими друзьями в шестом классе, всегда был положительным, и мне захотелось приобрести побольше такого опыта по окончании школы. Я упаковал вещи и отправился на север, в Саут-Фоллсберг, штат Нью-Йорк, где поступил в окружной колледж Салливан.

Приехав в колледж, я сразу же позаботился о том, чтобы все мои соседи по комнате были чернокожими. Мама боялась, что со мной может что‑нибудь случиться, но не потому, что опасалась черных, а потому, что ей довелось пережить холокост, когда ее народ чуть не стерли с лица земли. Все чужаки казались ей опасными. Она пыталась надавить на меня — сказала, что, если я не перееду, она от меня отречется. Наконец она приехала ко мне в гости, и мы доверительно поговорили. «Мам, — сказал я, — я знаю, что ты меня любишь. И знаю, что ты пытаешься защитить меня и сделать все для моего блага. Но здесь я хочу разобраться сам». Ей было нелегко, но она разрешила мне поступить по-своему. Оказавшись в колледже, я старался побороть собственный расизм или какие‑то его зачатки, проверяя, уживусь ли я с этими двумя парнями. Окажутся ли они другими просто потому, что они черные? Мы с ребятами отлично поладили. Мы ставили друг другу пластинки, проводили втроем свободное время, вместе ели. Различия были разве что культурными. Частично они состояли в речи — я не все мог разобрать в их говоре, и какие‑то их общие темы были мне совершенно непонятны. У одного из них, как оказалось, друзья-парни зарабатывали на жизнь проституцией. Мне это представлялось невероятным. Чтобы женщины платили мужчинам?