Кисмет - [84]

Он идет, пошатываясь, по комнате, включает лампу, вынимает что-то из карманов, расстегивает ремень; затем наступает жуткая тишина. Анна не слышит ничего, кроме бешеного стука собственного сердца. Пит, должно быть, застыл неподвижно посреди спальни, где наклонный потолок позволяет ему стоять в полный рост. Анна силится расслышать что-либо кроме гула эфира и наконец различает звуки сиплого дыхания. Видимо, он стоит и смотрит на нее, и она представляет место на своей спине между лопатками, куда он уставился. Вероятно, Пит чувствует, что она не спит, и раздумывает, не стоит ли наконец потребовать ответа: что происходит? Анна внутренне готовится к этому разговору и даже в каком-то смысле хочет, чтобы он его начал; она — падшая женщина на четвертом десятке — готова еще с тех пор, как днем в субботу вернулась из «Слона и замка» в той же одежде, которую проносила весь день своего рождения. Она ожидала найти убитого горем Пита, разрушенный дом и предвидела, что проведет остаток дня, уныло подводя итоги. Но когда она вошла в квартиру, Пит сидел в гостиной с учебником в руках; он поднялся ей навстречу — скорее обеспокоенный, чем озлобленный. Он не выглядел раздавленным, это был все тот же Пит; единственное отличие от предшествующего вечера — лицо его серой тенью покрыла щетина. Он поинтересовался, ночевала ли она у Зары, и от малодушия и усталости Анна просто отвернулась, ничего не ответила, позволив принять это предположение как факт. Тогда он поцеловал ее в лоб, обнял, сказал, что все хорошо, и стал успокаивать так же, как делал это всегда.

«Приготовлю обед, — произнес он, и она заподозрила, что это уловка, которую Пит вычитал в учебниках. Однажды он обмолвился, что нельзя затевать серьезный разговор, когда ты устал, голоден или зол. — А потом поговорим, ладно?»

Анна выразила желание сначала принять душ, и он ответил: хорошо, конечно, не торопись, а потом поговорим. Это были последние слова, которые они сказали друг другу: «А потом поговорим». Вместо того чтобы поесть и обсудить произошедшее, Анна уснула. Не намеренно, просто ночью у Джеффа она почти не спала, а дома разнежилась под теплым душем, и, когда вытиралась в спальне, соблазн лечь и закрыть глаза стал непреодолимым. Проснулась Анна только утром в воскресенье и обнаружила, что она в квартире одна. Как оглушенная, слонялась по комнатам, пытаясь понять, что произошло, и по вмятинам на диванных подушках заключила, что Пит, видимо, спал здесь. Потом на блоке стикеров нашла записку: Пит сообщал, что уехал к Бину. Он нажимал на ручку так сильно, что на следующих двух стикерах остался четкий отпечаток этих слов. С тех пор Пит домой приходил поздно, каждую ночь спал на диване и, похоже, изо всех сил старался избегать Анны, видимо, пытаясь пристыдить ее и заставить нарушить молчание. И вот сейчас он стоит, смотрит на нее и молчит.

Проходит минута, другая, а он все еще не двигается с места. Анна чувствует себя деревянной, настолько омертвелой, неживой, что странно, как это ей удается дышать. Уж не применяет ли Пит очередную методику, думает девушка — небось знает, что она не спит, и хочет вывести ее из себя своим молчаливым присутствием. Но Анна не успевает вскочить и крикнуть «Перестань!» — Пит шевелится: шумно выдыхает и скидывает брюки, пряжка ремня стучит об пол. Затем он выключает лампу и ложится в постель; матрас издает жалобный стон, когда Пит заваливается рядом с ней. Через мгновение он уже храпит. По тяжелому кислому запаху понятно, что он пил пиво в больших количествах, а в ванной делал что угодно, только не чистил зубы. Анна жалеет, что не дождалась Пита в гостиной и не поговорила с ним. Что, если Зара права и он действительно находится на грани? В любом случае, теперь, под его храп, ей точно не заснуть. Она выскальзывает из кровати через изножье, берет халат и спускается по лестнице.

Прежде чем расстелить постель на диване, она решает кое-что разведать, чтобы выяснить душевное состояние Пита. Тяжелые предметы, которые он бросил на стол, — это учебники и тетрадь. Анна берет ее и пролистывает в поисках свидетельств надвигающегося нервного срыва, но находит на страницах, исписанных его ломким упрямым почерком, только тезисы по теории воспитания, конфликтологии и методике преподавания. Как она и думала, Пит справляется своим способом. Возможно, он объясняет ее странности кризисом тридцатилетия или считает их последствиями потери отца, как, видимо, и все остальные.

Она продолжает листать тетрадь — пустые поля успокаивают — и вдруг где-то на середине видит каракули, занимающие верхний угол левой страницы: Пит нарисовал вычурную объемную букву «А».

В горле у Анны встает ком. Она листает дальше, моргая сквозь слезы и ища другие подсказки. И находит на последней странице еще одну витиеватую букву, возможно, нарисованную раньше в тот же самый день, но на этот раз это буква «З». «Анна — Зара, — думает она. — От Анны к Заре. От A до Z. От начала к концу».

Она бросает тетрадь и ищет телефон Пита. В кармане куртки только мелочь и исцарапанный проездной. А, вот он, в рюкзаке, вместе с ключами и бумажником — «троица», как сам Пит их называет. Анна несет мобильный в гостиную и садится на диван. Набирая пароль — 1987, год его рождения, — она задается вопросом, действительно ли хочет что-то узнать. А если ее поджидают шокирующие, непереносимые улики — трехлетний роман, аборт, красноречивые интимные фотографии, объяснения в любви? С замиранием сердца Анна открывает список сообщений: от Бина, от родителей, от друга Пита Финна, от Мэтта, еще одного друга, от нее самой. И вот оно, в самом низу: от Зары. Она открывает цепочку сообщений и видит эсэмэс Пита, посланную вечером в день ее рождения, с вопросом, не знает ли она, где Анна; Зара отвечает, что Анна приехала к ней, потому что «ей нужно время подумать». Неделей раньше — оживленная переписка по поводу найма лодки на ее день рождения. Анна пролистывает дальше и с удивлением видит, что предыдущие сообщения отправлены два года назад: речь там идет о подготовке поездки на ее день рождения в Дандженесс. Между ними и последним месяцем — ничего.