Кисмет - [70]

— Что я могу сказать в свое оправдание? — говорит Анна, когда все хлопают и хвалят Сесиль за эту историю. — У тебя расхожий тип лица.

Хамза издает восторженный визг, как делает всегда, когда слышит грубоватые шутки, и предлагает поторопиться со следующим рассказом, поскольку уже десять вечера. Снова просят Зару, и теперь она соглашается при условии, что со стола сначала уберут грязные тарелки. Анна удивляется, почему вдруг недоеденную пасту забирают у нее из-под носа, но потом замечает: остальные тарелки пусты.

Когда уносят посуду, сметают крошки и вновь наполняют бокалы, все отодвигают свои стулья от стола и разворачиваются к Заре, которая, как бы отвечая ожиданиям, встает.

— Не люблю я произносить речи, но была не была. Что ж. Так. Вот. Некоторые из вас помнят квартиру, которую мы с Анной снимали в восточном Лондоне.

— Я помню крыс, — подтверждает Хамза.

— А я помню, как пришла на ужин, а еду подавали на летающей тарелке, потому что у вас не было нормальной посуды, — добавляет Сесиль.

— Положим, крысу там видели всего однажды. Но дом в самом деле к элитным не относился. Квартира располагалась в жилом районе в Хакни, и по пути домой мы часто натыкались на ограждение из полицейской ленты. Но то были золотые деньки. Самые лучшие. Некоторые из вас также помнят Анну в те годы. Мы все отличались наивностью и амбициозностью, но Анна особенно. Она не имела постоянной работы, перебивалась временной, постоянно вела блоги и придумывала идеи различных начинаний. Ее самым любимым замыслом был «Общественный амбар».

— «Общественный амбар»! — восклицает Хамза. — Я помню этот навязчивый бред.

— Общественный что? — переспрашивает Тоби.

— Амбар, — поясняет Анна. — Склад для жителей окрестных домов, где можно за ежемесячный взнос брать на время молотки, дрели, стремянки и все необходимое. Есть же прокат автомобилей, а здесь — прокат инструментов.

— Ерунда какая-то, — роняет Кейр.

Зара хлопает его по руке и просит не перебивать.

— Ну так вот, — продолжает она. — Анна без умолку болтала об этом. Даже в клубе и на наших вечеринках — мы часто собирались впятером или вшестером и плясали вокруг ноутбука на кухне. Анна называла это «Танцевальный клубок». Но Анна всегда отличалась чрезмерной восторженностью. Помню, она сказала мне, что наша квартира — «центр мирового сознания».

Зара делает паузу, чтобы все могли похихикать, и Анна уточняет, что цитировала Алена Гинзберга. Она доподлинно помнит, при каких обстоятельствах произнесла эти слова семь или восемь лет назад и то, как себя тогда ощущала: сжатые челюсти, сердечный трепет, холодный пот. И она не просто вспоминает об этом — она проживает все это снова, прямо сейчас. Волшебные кристаллы начинают действовать, и Анна смотрит на Хамзу — заметит ли тот какие-то признаки, — но взгляд друга прикован к Заре.

— Однажды ночью мы вшестером гудели в моей комнате до самого утра. В какой-то момент Анна встала и вышла, я подумала, что в туалет. Но чуть позже туда же отправилась Джаз, вернулась и сообщила, что Анны нигде нет.

Теперь Зара изображает происходящее в лицах и имитирует голоса — не похоже, что она не любит произносить речи. Тоби интересуется, стоит ли ему готовиться к еще одному эпизоду ублажения бродяги; несколько секунд все хохочут, а потом резко смолкают, из чего следует, что веселье натянутое. Все снова внимательно смотрят на Зару; в пляшущем свете свечей они напоминают детей, слушающих сказку про привидение.

— Мы отправились на поиски. На внешней галерее, где мы обычно курили, ее не оказалось. Мы еще немного походили вокруг, и вдруг Джаз кричит: «Смотрите! Вот она!» Анна стояла на детской площадке на три этажа ниже нас и разговаривала с двумя молодыми мамами с колясками. Мы спустились и, когда подходили, услышали, что она спрашивает женщин, есть ли у них молоток, стремянка и малярная кисть. Она внедряла идею «Общественного амбара».

Все дружно ахнули, и каждый взглянул на Анну с широко открытыми от изумления и восторга глазами.

— Ты шутишь?

— Она была под кайфом?

— И всё это ранним утром?

Зара выглядит так, словно пытается сдержать смех, и вытягивает руку, показывая, что еще не закончила.

— Женщины казались совершенно сбитыми с толку. Мы с Джаз взяли Анну за руку и осторожно увели с площадки. Дали ей воды, уложили в постель, а она все твердила, что мамочкам идея понравилась и они готовы заплатить ежемесячный взнос. «Я просто излучала любовь», — сказала она. Потом закрыла глаза, повторила это еще пару раз — «излучала любовь, излучала любовь» — и заснула. Конец.

— Да ты, оказывается, маниак! — восклицает Тоби, глядя на Анну с шутливым недоумением, словно ему теперь придется переоценить все, что он знал и думал о ней.

Бин, Ингрид и Сесиль, тоже никогда не слышавшие этой истории, смотрят на Анну приблизительно так же, но более мягко, а потом все поворачиваются к Заре, которая все еще стоит, и начинают хлопать. Зара делает книксен и кладет руку на запястье Анны.

— Это были самые лучшие годы в моей жизни, — хлопая подругу по руке, заканчивает она. — И я горжусь тем, чего ты достигла с тех пор.

Аплодисменты переходят в овации, которые сдабриваются свистом Бена и чьим-то, видимо Ингрид, сентиментальным «ах». Все друзья шлют Анне свое тепло, но она не получает его. Что-то в этой истории привело ее в раздражение. Разумеется, это рассказ о ней, но она чувствует себя словно выключенной из него; или, если точнее, она попала в этот рассказ, как в ловушку, и ей отведена лишь комическая роль неудачницы.