Кисейная барышня - [61]

Иван хлопнул себя по лбу:

— Точно! Ваше благородие, теперь тебе и карты в руки. Где-то здесь в катакомбах госпожа Неелова блуждает. Она слишком недавней жертвой была, чтоб ее во льду рассмотреть можно было бы. Так что ее невидимая птица сейчас к хозяйке навстречу отправилась. Отыщи Марию Анисьевну да помощь окажи.

— А ты?

— У меня еще дело здесь.

Фальк перевел взгляд с чародея на останки Крампуса, вернул обратно:

— Даже спрашивать дальше не желаю, мне и того, что сегодня было, до конца жизни хватит. Хорошо, что мои ведьмы руянские этих ваших фокусов не знают.

И он побрел, опираясь на алебарду:

— Дорогу-то обратную без меня отыщешь?

— Отыщу.

Когда шаги затихли в отдалении, Зорин тщательно наложил защитные чары на каждый из выходов. Сначала зов, потому что за полночь оба его друга-сослуживца по домам спят, а потом…

В своих силах Иван Иванович был уверен больше, чем когда-либо. Потому что именно сейчас ему было ради кого стараться, потому что от его стараний зависело будущее Серафимы Абызовой, вздорной кисейной барышни, папиной дочки и просто красавицы.

Голова не болела. То есть абсолютно. А должна бы была. Я же первый раз за четыре года без Маняши ко сну отошла. Без бормотаний и заговариваний, без заунывных молитв и пассов над моим распростертым телом. Может, я все еще сплю?

— Авр-р! — Кот, зевнув, вонзил мне в живот когти сквозь тонкую ткань сорочки.

— Брысь! — Я согнала разбойника, растерла ладошкой царапину.

Точно не сплю.

Вид у Гавра был слегка озадаченный.

— Какие же мы с тобою молодцы! — Решив для себя дилемму, что страннее: разговаривать сама с собою или с бессловесной животиной, я назначила собеседником питомца. — И на прогулку выбрались, и незамеченными остались. И голова не болит!

Гаврюша принялся вылизываться, я пружинно потянулась, встала на прикроватный коврик, присела раз сто, пока не ощутила испарину на коже. Во время сна у меня обычно деревенели все члены, поэтому по совету, вычитанному в модном столичном журнальчике, я разгоняла вялость гимнастикой.

— Мы завтракать не успеем, — приступила я к наклонам, — что-нибудь можно будет в порту в Штреле купить пожевать. Что значит, зачем? Ты же рядышком стоял, разговор слышал. Нам папеньке телеграфировать надобно. Потом-то вернемся, без Маняши я отсюда не уеду, но папеньку надо предупредить всенепременно, до того, как к нему чародейский приказ с расспросами нагрянет.

Я выбрала дорожное платьице с застежкой впереди, чтоб облачиться самостоятельно, простое, даже слишком простое, грубой серой шерсти, непонятно как затесавшееся в мой гардероб, и удобные ботинки, приколола к шляпке густую вуаль, под которой не разглядишь, восемнадцать лет путешествующей без сопровождения барышне или приличные для одиночества двадцать пять.

— Пошли?

Гавр поднялся, пошатываясь. Только сейчас я заметила, что он совсем нездоров.

— Разбойник? — Присев, я попыталась к нему прикоснуться, но кот заскулил, только мои пальцы коснулись его спины.

— Это потому, что я ночью по тебе потопталась? Извини. Тогда в апартаментах оставайся. Я похлопочу по дороге, Марту к тебе отправлю, которая встретится, либо Хильду. И велю доктора прислать и завтрак.

Из-за неплотно прикрытой двери второй спальни мне послышался храп. Маняша?

Я заглянула в щель. На Маняшиной постели разметалась Наталья Наумовна в папильотках. Ах, ну да, мы же вчера решили, что вместе теперь жить станем.

— У меня посиди тихонечко, — прошептала я Гавру. — Горничных жди. Вечером буду.

В этот ранний час коридоры отеля были пустынны, я заглянула на кухню, где горничные, как я знала, собираются до роботы выпить кофе. Хильда пообещала за Гаврюшей проследить, а парень-посыльный вызвался привести к моему страдальцу Карла Генриховича, который и скотину домашнюю пользовать не чурался.

Погода по сравнению со вчерашней испортилась ужасно. Осень. Уже совсем осень. Порывистый ветер, секущий косой дождь. Ветер трепал вуаль, дождь ее мочил. Зонт я взять не догадалась.

До пристани почти бежала.

— Через четверть часа трап спустим, — сообщил матрос, — обождите.

Сам-то он был в прорезиненном дождевике, ему все равно, где ждать. Скотина бесчувственная! Явись я ему расфуфыренной барышней Абызовой, небось на руках бы меня на борт занес. А тут дева лет неопределенных да доходов, судя по виду, мизерных. Вот и куражится.

Закипая злостью, я продолжала стоять под дождем. Море колотилось о пирс, будто тоже ярилось.

— Пытаешься сбежать, Фима? — Над головой раскрылся купол черного мужского зонта.

— Арестуешь?

Глаза Ивана Ивановича запали от усталости, но был он тщательно выбрит и при галстуке, узел которого виднелся за поднятым воротником редингота. Щеголь столичный!

От того, что стояли мы с чародеем под одним зонтом, так близко друг от друга, у меня внутри сладко заныло. Он наклонился еще ближе:

— А есть за что? Не желаешь с повинной явиться?

Я вспомнила, как ночью его начальник велел меня при себе держать, томность ушла. Тут кстати о край пирса ударился корабельный трап.

— Заходите, барышня! — проорал матрос.

— Барышня передумала, — сообщил Зорин громко, а после доверительно, уже только мне: — Пойдем.