Кирза и лира - [41]
Естественно, ни о каком комсомоле, тогда, и речи не могло быть.
11. Держа-ать ножку, я сказ-зал…
Покурив после так называемого обеда, под легким моросящим дождём быстро, играючи, запросто, промели указанную территорию. Подметать-то, в общем, было и нечего, кроме редких желтых сухих листьев, отломившихся коротеньких веточек, да блюдец луж, быстро заполнявших мнлкие вмятины на рельефе. Ни банок тебе, ни газет, ни папирос — мусора, в привычном понимании, на территории учебного городка и не было. Веники нам выдали неудобные: толстые, без черенков. Даже двумя руками держать их было трудно. Приходилось согнувшись, махать им, держа обеими руками. Все торопились, да и дождичек подгонял. Передвигались шеренгами, согнувшись, как китайцы на уборке риса. Махали вениками, как косари.
С непривычки быстро устала спина, замерзли на мокром ветру руки. Намокла пилотка, спину холодила гимнастерка, штаны промокли сзади и на коленях. Продрогли…
Сыро. Холодно. Ветрено.
Мы на улице не одни. Неподалеку, на плацу, топают молодые солдаты, отрабатывают строевой шаг. Почему молодые? Да потому что такие же лысые, как и мы. Их немного, человек двадцать пять. Наказание такое, похоже, получили… Отрабатывают строевой шаг по команде сержанта, по разделениям.
— Дела-ай, р-раз, — распевно командует сержант, — дела-ай, дв-ва!..
Солдаты вначале поднимут ногу с вытянутым носком, замрут на секунду, потом со шлепком по лужам припечатывают плац. Опять секундная пауза, и другой ногой:
— Дела-ай, три!.. Дела-ай, четыре!
Они тоже промокли насквозь. Их командир, в аккуратно подогнанной форме, втянув голову в плечи, нахохлившись, как воробей, руки колесом, ходит рядом. Нарочито сердито, по-командирски, насупив брови, покрикивает:
— Ножку держать. Дер-ржа-ать, я сказа-ал! Ты чё, не понима-аешь, что ли? Ур-род. Будешь у меня ходить до завтра. Все будете ходить до з-завтра!
Молодые солдаты пытаются выполнять команды: держать равновесие, тянуть носок, удерживать ногу на весу. Это плохо удается. Ноги устали, сапог стопудовой гирей тянет вниз. Нога дрожит, условная верхняя точка все ниже и ниже. Мышцы в ноге сводит судорогой.
— Выше ногу, я сказ-за-ал. Выше! Еще выше. Та-ак. Дер-ржа-ать! Дер-ржа-ать! Н-ну!
Солдаты с поднятыми ногами замерли, стоят. Вся гамма усилий и отчаянья ярко выражена на их лицах. Ноги предательски самовольно, медленно, мелкими рывками, прямо на глазах клонятся вниз. Не помогает и корпус, как противовес, отклоненный назад.
— А кор-рпус дер-ржа-ать! — предусмотрительно усугубляет положение младший командир. — Держать, я сказал, бля!
Сержант с видимым злорадством ждет касания плаца чьей-либо ноги. Раздумывает пока над карой, которую он назначит для этих слизняков. Оснований для наказаний у командира хоть отбавляй. Корпусом не раскачивать, раз! Плечи не поднимать, два! Руку в кулак перед грудью и фиксировать на уровне плеч, три! Сзади рука прямая, четыре! Подбородок тянуть вверх, пять! Головой не крутить!..
Столько еще много всяких разных поразительных тонкостей, столько ещё неожиданных премудростей на учебном пути молодого солдата… На чём запросто можно и подловить.
— Ага-а! — радостно восклицает младший командир, дождался. — А я кому говори-ил ногу держать, а? Говорил?
Молодые солдаты, шмыгая носами, стоят, обреченно понурив головы, виновато и глупо улыбаясь, переглядываются. Отдыхают. Они остановились в какой-то неприемлемой для армии, бездарной, по армейским меркам, танцевальной позиции: слегка присев на одной ноге, а другую вытянув вперед. Полька-бабочка получилась какая-то… Команды-то «отставить» не было, вот и стоят так, ждут следующую команду. Сил уже совсем нет, да и замерзли они — сыро. По мнению их командира, зрелище они собой представляют весьма жалкое, даже противное: раскисли, сопли распустили… Ф-фу! Это окончательно выводит младшего сержанта из себя:
— Та-ак, значит, вас мои команды не каса-аются, да? Хорошо, — заводит себя сержант. Вы, значит, кроссика у меня захотели, да? Я вам устрою сейчас кроссик, устрою. А ну, уроды, слюнтявые, спр-рава по два, вперёд, бего-ом… марш!
Солдаты со вздохом, собрав остатки воли и сил, покорно, на полусогнутых, захлюпали сапогами в сторону кроссового полигона. Впереди, некоторое время задавая резвый темп, бежит младший командир. Затем он на бегу пропускает взвод вперед, покрикивая, подгоняет отстающих. Совсем выдохшихся грубо тащит за рукав.
— Быстрей, быстрей, я сказал. Ну!
Потом опять резво бежит в голову строя, подгоняет направляющих, разгоняя, увеличивая итак запредельный для солдат темп…
— Впер-рёд, дохляки, впер-рёд… Напр-равляющи-ий, я кому сказа-ал шире ша-аг! — гонит сержант, подхлестывает командой.
Ему нравится бегать. Ему нравится вот так жёстко демонстрировать себе и подчиненным свою силу и власть. Через их боль, властно управлять толпой этих сосунков-недоносков. Ему вообще нравится быть первым. Ему нравится играть в армию. Он только что на «отлично» закончил сержантскую школу, и у него неплохие виды на будущее. Это его замполит учебного полка рекомендовал оставить в Учебке натаскивать молодых солдат. Это его к ноябрьским праздникам изберут секретарем комсомольской организации — замполит твердо сказал: готовься. Глядишь, через год, если все будет хорошо, он получит рекомендацию самого замполита в кандидаты в члены партии. А там, если постараться, на гражданку можно выйти уже с партбилетом и очень хорошо устроиться. После армии с рекомендацией, да с партбилетом, считай, все двери тебе открыты. Только выбирай. И в институт можно, и инструктором в райком, горком… Мест теплых много… Что еще толковому парню нужно? Ничего. Только постараться нужно, показаться всем. А чего тут стараться-то, — командуй и командуй, бегай себе да бегай. Это же не гайки у станка целыми днями как заведённый точить. Как дурак, в смысле. А он нет, он точно не дурак. И цель у него в жизни есть: всегда и везде быть первым. Любой ценой быть первым. И тогда всё будет. Главное здесь — не сорваться.
«Время «Ч», или Хроника сбитого предпринимателя» — это масштабная картина мятежной и темной страницы в нашей истории — периода так называемой «перестройки». На фоне глобальных разрушительных процессов разворачивается непростая судьба обыкновенного советского человека, инженера, безоглядно включившегося в перестроечные процессы. В романе точно и проникновенно передана атмосфера этого периода, описаны метания предпринимателя, взлеты и жестокие падения, любовные перипетии, сомнения, его отчаянная попытка сохранить честь и достоинство в беспринципном и жестоком мире.
Удивительная, но реальная история событий произошла в жизни военного оркестра.Музыканты, как известно, народ особенный. Военные музыканты в первую голову. А какую музыку они исполняют, какие марши играю! Как шутят! Как хохмят! Как влюбляются Именно так всё и произошло в одном обычном военном оркестре. Американка Гейл Маккинли, лейтенант и дирижёр, появилась в оркестре неожиданно и почти без особого интереса к российской маршевой музыке, к исполнителям, но… Услышала российские марши, безоговорочно влюбилась в музыку и исполнение, и сама, не подозревая ещё, влюбилась в одного из музыкантов — прапорщика, но, главное, она увидела композиторский талант у пианиста Саньки Смирнова, музыканта-срочника.
Узнав о том, что у одного из советников депутата Госдумы есть коллекция дорогих художественных полотен, вор в законе, смотрящий, Владимир Петрович, даёт своим помощникам задание отобрать её. Советника депутата похищают, за большие деньги из тюрьмы доставляют специалиста «медвежатника», отбывающего серьёзный тюремный срок. «Бойцы» Владимира Петровича проникают на территорию коттеджа советника, картины увозят. Оставшийся в живых охранник, не может объяснить, почему он открыл ворота, и что было за «пятно», которое въехало или вошло на территорию.
О том, как в наши дни, в России, в городе Москве, выброшенный из привычной деловой и социальной среды человек, мужчина 45–50 лет, с хорошим образованием, проходит через ряд необычных для себя обстоятельств: приобретает друзей, поддержку олигарха, становится «опекуном» (по роману – телохранителем мальчугана, у которого «папа сидит на нефтяной задвижке»). «Поднимает» богом и людьми забытую свою родную деревню… Избавляет её от пьянства, разрухи в головах…В романе и язык общения соответствующий, и песни, смех, и слёзы, и юмор, и… бандиты, и танцы у костра… и поездка с детьми в Москву в педагогическую академию, и налёт МЧС, и…Не только человек нашёл себя, но и деревня, люди.
О том, что любой приказ вышестоящего военного командования РФ российскими военнослужащими будет выполнен чётко, вовремя, и неукоснительно. Где бы они не дислоцировались, в каких бы условиях не находились. Пусть даже приказ, порой, покажется кому-то удивительным, возможно и абсурдным, но…В романе и юмор, и реалии армейской жизни, и музыка (на грани фола), и любовь, и дуэль, и жизнь маргиналов… Главное: российские военные способны выполнить любой приказ, даже такой.
Остросюжетный детектив «Следы на воде» — это захватывающая история о современных российских тинейджерах, которые по воле случая попадают в настоящую взрослую детективную историю. Головокружительный водоворот событий перемещает их в разные уголки России — вплоть до Геленджика, затем неожиданно в Турцию, Англию и Италию. Подростки оказываются вовлечены в настоящую «бандитскую» разборку с участием служб ФСБ, оперативных сотрудников Российской Контрразведки и сотрудников Британской МИ–6. Но никакие опасности не могут заставить героев свернуть с намеченного ими пути.
Сборник миниатюр «Некто Лукас» («Un tal Lucas») первым изданием вышел в Мадриде в 1979 году. Книга «Некто Лукас» является своеобразным продолжением «Историй хронопов и фамов», появившихся на свет в 1962 году. Ироничность, смеховая стихия, наивно-детский взгляд на мир, игра словами и ситуациями, краткость изложения, притчевая структура — характерные приметы обоих сборников. Как и в «Историях...», в этой книге — обилие кортасаровских неологизмов. В испаноязычных странах Лукас — фамилия самая обычная, «рядовая» (нечто вроде нашего: «Иванов, Петров, Сидоров»); кроме того — это испанская форма имени «Лука» (несомненно, напоминание о евангелисте Луке). По кортасаровской классификации, Лукас, безусловно, — самый что ни на есть настоящий хроноп.
Многие думают, что загадки великого Леонардо разгаданы, шедевры найдены, шифры взломаны… Отнюдь! Через четыре с лишним столетия после смерти великого художника, музыканта, писателя, изобретателя… в замке, где гений провел последние годы, живет мальчик Артур. Спит в кровати, на которой умер его кумир. Слышит его голос… Становится участником таинственных, пугающих, будоражащих ум, холодящих кровь событий, каждое из которых, так или иначе, оказывается еще одной тайной да Винчи. Гонзаг Сен-Бри, французский журналист, историк и романист, автор более 30 книг: романов, эссе, биографий.
В книгу «Из глубин памяти» вошли литературные портреты, воспоминания, наброски. Автор пишет о выступлениях В. И. Ленина, А. В. Луначарского, А. М. Горького, которые ему довелось слышать. Он рассказывает о Н. Асееве, Э. Багрицком, И. Бабеле и многих других советских писателях, с которыми ему пришлось близко соприкасаться. Значительная часть книги посвящена воспоминаниям о комсомольской юности автора.
Автор, сам много лет прослуживший в пограничных войсках, пишет о своих друзьях — пограничниках и таможенниках, бдительно несущих нелегкую службу на рубежах нашей Родины. Среди героев очерков немало жителей пограничных селений, всегда готовых помочь защитникам границ в разгадывании хитроумных уловок нарушителей, в их обнаружении и задержании. Для массового читателя.
«Цукерман освобожденный» — вторая часть знаменитой трилогии Филипа Рота о писателе Натане Цукермане, альтер эго самого Рота. Здесь Цукерману уже за тридцать, он — автор нашумевшего бестселлера, который вскружил голову публике конца 1960-х и сделал Цукермана литературной «звездой». На улицах Манхэттена поклонники не только досаждают ему непрошеными советами и доморощенной критикой, но и донимают угрозами. Это пугает, особенно после недавних убийств Кеннеди и Мартина Лютера Кинга. Слава разрушает жизнь знаменитости.
Когда Манфред Лундберг вошел в аудиторию, ему оставалось жить не более двадцати минут. А много ли успеешь сделать, если всего двадцать минут отделяют тебя от вечности? Впрочем, это зависит от целого ряда обстоятельств. Немалую роль здесь могут сыграть темперамент и целеустремленность. Но самое главное — это знать, что тебя ожидает. Манфред Лундберг ничего не знал о том, что его ожидает. Мы тоже не знали. Поэтому эти последние двадцать минут жизни Манфреда Лундберга оказались весьма обычными и, я бы даже сказал, заурядными.