Кирза и лира - [34]
Сидим молча, ждем глазунью или котлету, или что там у них сегодня на завтрак?.. Допиваем остывшее какао. Глядя на весь этот беспорядок вокруг нас, расслабились, конечно, немножко взгрустнули… Ситуация, как не крути, безрадостная, мягко сказать давящая… С чего тут плясать?!
Как-то не сразу и обратили внимание на то, что с Мишкиным лицом что-то непонятное творится: кривляется и кривляется. Перекосило его и дергает, как в судорогах — от остывшего, разбавленного какао, наверное. А он, оказывается, нет, — шёпотом, на одной ноте, в момент осипшим голосом сипит: «Ата-ас, пацаны-ы, старшина-а! Ата-ас, старшина! Бык!»
Мы не врубаемся, — молодые же еще.
— Чё? Чё там бормочешь? Чего, Миха? Какой бык?
— Гля, ребя, одного уже на какао заклинило. Ха-ха! Поехал!
— Ты говори нормально. Что с тобой? Живот что ли…
Мишка, не поворачивая головы, выпученными глазами показывает куда-то в бок и назад, на двери. Мы беспечно поворачиваемся… Ёп…шкин кот! У меня опять несуществующие волосы на лысине зашевелились! В дверях в позе разъяренного быка стоит наш ротный старшина. Тот самый! Опять!..
— Эт-то у кого здесь пл-лохо со сл-лухом, а? — голосом, как из пожарного шланга, рычит этот бугай. — Кто здесь мои команды не выпол-лняет?
Мы за столами так и обомлели. Какие ещё команды?!
— Вста-ать! Смир-рна! — рявкает бычара.
Ба-бах! Наши лавки-сиденья с обеих сторон столов с грохотом отлетают, словно ими выстрелили. Ослабевшие, казалось, ватные ноги срабатывают, как новые безотказные катапульты. Мы, вытянувшись, замираем, кто с кружкой в руке, кто с куском хлеба во рту.
— Весь полк давно уже в строю, понимаешь, а э-эти-и… — ревет, буравя нас своими бешеными глазами, старшина. — Раз-згиль-дя-яи! Вам что, ос-собое приглашение нужно, а? У кого здесь, я спрашиваю, пл-лохо со сл-лухом?
— Мы эта… котле-еты… та-ащ… — давясь хлебным шариком, в зловещей тишине, сипит Мишка.
Ой, про котлеты это он сейчас зря… Глохни, Мишка. Молчи! Не надо!
— А-а!.. — Неожиданно расцветает в нежной улыбке старшина (В-во, метаморфоза!). — Так вот в чем дело! — Сладостным голосом восклицает он. — Они, оказывается, котле-еты сидят ждут, голубчики! А мы, там на плацу, значит… Вот оно что! — радуется уже вместе с нами старшина, похоже дошло до него.
— Ага… Ну!.. — расслабившись, расплываясь в дурацки ответных улыбках подтверждаем мы. — А что?
— Хорошо-о, оч-чень хорошо! — елейным голосом «поёт» старшина. — Бу-удут вам, сынки, сейчас котлеты, обяза-ательно щас будут. — Улыбка мгновенно исчезает с его лица, вместо неё на лице возникает маска разъярённого дракона, в нас летит грозное и громовое. — А н-ну, м-марш все отсюда, мудаки, понимаешь, япона мать! Бег-гом все в строй, я сказал, на плац! Разгильдяи!
Мы, с выпученным от ужаса глазами, как ошпаренные сиганули из столовой. Да в горячке, ёшкин кот, летим кто куда. Расположение-то Учебки мы еще не знаем, ну и рассыпались в окрест, как те спички со стола. Завал! Пока разобрались где-что, да куда надо бежать, так вот на плац, да с разных сторон, как те сайгаки, и влетали. Нет, сайгаки, пожалуй, к нам не подходит, дикая живность, как-никак, хотя… Ладно, пусть будет — влетели как десантники — в кино сам видел, так у них всё там здорово получалось. А, в общем, не важно — сайгаки, десантники — главное, что все равно прибежали раньше этого страшилы бугая…
Там, на плацу, на нас глядя, все падали со смеху — чуть ли не в лёжку. На нас показывали пальцами: «Ха-ха-ха! Глядите, вон, ещё бежит! А вон ещё один скачет!.. Ха-ха-ха! И вон, ещё… И вон!..» Вспоминать не хочется. Да, кстати — открытие! Очень хорошо, что в армии штаны-галифе такими широкими делают. Там, на плацу, я и обнаружил, что так с кружкой в руке и прискакал. Точно. Ну и куда её тут теперь девать, как-никак народное добро, не выбрасывать же? Не поймут. Сунул в штаны, и… не стало её. Совсем не заметно. Потерялась, родимая, в тех крыльях-фалдах… Во, дела! Хоть ещё парочку таких толкай. Классные штанишки нам оказывается выдали, я вам скажу, практичные.
После этого случая в столовой мы потом много и часто кроссы бегали со старшиной вместе, и без него… Но он всегда был рядом, заботливый такой, чуткий, внимательный. Всегда нас подбадривал, гонял нас родных, «как сидоровых коз», развивал наш аппетит, при этом часто напоминая про Гришкины котлеты. «Вот же ж, гад, злопамятный какой!»
8. Р-раз, так пальцами, и всё…
Котлеты котлетами, а нас, оказывается, оторвали от несостоявшегося завтрака не просто так, а на очень важное мероприятие. А мы-то, глупые, ещё расстраивались — ох, завтрак, наш завтрак… Строем, повзводно — всё диковинно так! — повели на экскурсию по учебному полку. Да, на экскурсию! Вот что, оказывается, нам нужно было в первую очередь, а не завтрак.
В начале показали ленинскую комнату части. Пожилой подполковник в парадном мундире, замполит учебного полка, долго рассказывал о Владимире Ильиче Ленине. Как он создавал нашу многонациональную Красную Армию. Как лично стоял у истоков создания именно наших мотострелковых войск. Как он все это утверждал разными декретами, постановлениями и т. д. Плохо ел, мало спал, о народе заботился. Еще больше думал, и много писал… Как Коммунистическая партия страны, во главе с ее Генеральным секретарем и другими её верными сыновьями-ленинцами, трудным, но верным путем, от съезда к съезду, ведут наш славный народ дорогой великих побед, назло проискам всяких империалистов-капиталистов, к главной своей цели — победе коммунизма. Мы должны знать и всегда помнить, как наша родная Коммунистическая партия и весь советский народ всемерно и неустанно заботятся о своих доблестных защитниках, своих вооруженных силах, день ото дня укрепляя, усиливая мощь нашей армии и, в частности, наших войск…
«Время «Ч», или Хроника сбитого предпринимателя» — это масштабная картина мятежной и темной страницы в нашей истории — периода так называемой «перестройки». На фоне глобальных разрушительных процессов разворачивается непростая судьба обыкновенного советского человека, инженера, безоглядно включившегося в перестроечные процессы. В романе точно и проникновенно передана атмосфера этого периода, описаны метания предпринимателя, взлеты и жестокие падения, любовные перипетии, сомнения, его отчаянная попытка сохранить честь и достоинство в беспринципном и жестоком мире.
Удивительная, но реальная история событий произошла в жизни военного оркестра.Музыканты, как известно, народ особенный. Военные музыканты в первую голову. А какую музыку они исполняют, какие марши играю! Как шутят! Как хохмят! Как влюбляются Именно так всё и произошло в одном обычном военном оркестре. Американка Гейл Маккинли, лейтенант и дирижёр, появилась в оркестре неожиданно и почти без особого интереса к российской маршевой музыке, к исполнителям, но… Услышала российские марши, безоговорочно влюбилась в музыку и исполнение, и сама, не подозревая ещё, влюбилась в одного из музыкантов — прапорщика, но, главное, она увидела композиторский талант у пианиста Саньки Смирнова, музыканта-срочника.
Узнав о том, что у одного из советников депутата Госдумы есть коллекция дорогих художественных полотен, вор в законе, смотрящий, Владимир Петрович, даёт своим помощникам задание отобрать её. Советника депутата похищают, за большие деньги из тюрьмы доставляют специалиста «медвежатника», отбывающего серьёзный тюремный срок. «Бойцы» Владимира Петровича проникают на территорию коттеджа советника, картины увозят. Оставшийся в живых охранник, не может объяснить, почему он открыл ворота, и что было за «пятно», которое въехало или вошло на территорию.
О том, как в наши дни, в России, в городе Москве, выброшенный из привычной деловой и социальной среды человек, мужчина 45–50 лет, с хорошим образованием, проходит через ряд необычных для себя обстоятельств: приобретает друзей, поддержку олигарха, становится «опекуном» (по роману – телохранителем мальчугана, у которого «папа сидит на нефтяной задвижке»). «Поднимает» богом и людьми забытую свою родную деревню… Избавляет её от пьянства, разрухи в головах…В романе и язык общения соответствующий, и песни, смех, и слёзы, и юмор, и… бандиты, и танцы у костра… и поездка с детьми в Москву в педагогическую академию, и налёт МЧС, и…Не только человек нашёл себя, но и деревня, люди.
О том, что любой приказ вышестоящего военного командования РФ российскими военнослужащими будет выполнен чётко, вовремя, и неукоснительно. Где бы они не дислоцировались, в каких бы условиях не находились. Пусть даже приказ, порой, покажется кому-то удивительным, возможно и абсурдным, но…В романе и юмор, и реалии армейской жизни, и музыка (на грани фола), и любовь, и дуэль, и жизнь маргиналов… Главное: российские военные способны выполнить любой приказ, даже такой.
Остросюжетный детектив «Следы на воде» — это захватывающая история о современных российских тинейджерах, которые по воле случая попадают в настоящую взрослую детективную историю. Головокружительный водоворот событий перемещает их в разные уголки России — вплоть до Геленджика, затем неожиданно в Турцию, Англию и Италию. Подростки оказываются вовлечены в настоящую «бандитскую» разборку с участием служб ФСБ, оперативных сотрудников Российской Контрразведки и сотрудников Британской МИ–6. Но никакие опасности не могут заставить героев свернуть с намеченного ими пути.
Сборник миниатюр «Некто Лукас» («Un tal Lucas») первым изданием вышел в Мадриде в 1979 году. Книга «Некто Лукас» является своеобразным продолжением «Историй хронопов и фамов», появившихся на свет в 1962 году. Ироничность, смеховая стихия, наивно-детский взгляд на мир, игра словами и ситуациями, краткость изложения, притчевая структура — характерные приметы обоих сборников. Как и в «Историях...», в этой книге — обилие кортасаровских неологизмов. В испаноязычных странах Лукас — фамилия самая обычная, «рядовая» (нечто вроде нашего: «Иванов, Петров, Сидоров»); кроме того — это испанская форма имени «Лука» (несомненно, напоминание о евангелисте Луке). По кортасаровской классификации, Лукас, безусловно, — самый что ни на есть настоящий хроноп.
Многие думают, что загадки великого Леонардо разгаданы, шедевры найдены, шифры взломаны… Отнюдь! Через четыре с лишним столетия после смерти великого художника, музыканта, писателя, изобретателя… в замке, где гений провел последние годы, живет мальчик Артур. Спит в кровати, на которой умер его кумир. Слышит его голос… Становится участником таинственных, пугающих, будоражащих ум, холодящих кровь событий, каждое из которых, так или иначе, оказывается еще одной тайной да Винчи. Гонзаг Сен-Бри, французский журналист, историк и романист, автор более 30 книг: романов, эссе, биографий.
В книгу «Из глубин памяти» вошли литературные портреты, воспоминания, наброски. Автор пишет о выступлениях В. И. Ленина, А. В. Луначарского, А. М. Горького, которые ему довелось слышать. Он рассказывает о Н. Асееве, Э. Багрицком, И. Бабеле и многих других советских писателях, с которыми ему пришлось близко соприкасаться. Значительная часть книги посвящена воспоминаниям о комсомольской юности автора.
Автор, сам много лет прослуживший в пограничных войсках, пишет о своих друзьях — пограничниках и таможенниках, бдительно несущих нелегкую службу на рубежах нашей Родины. Среди героев очерков немало жителей пограничных селений, всегда готовых помочь защитникам границ в разгадывании хитроумных уловок нарушителей, в их обнаружении и задержании. Для массового читателя.
«Цукерман освобожденный» — вторая часть знаменитой трилогии Филипа Рота о писателе Натане Цукермане, альтер эго самого Рота. Здесь Цукерману уже за тридцать, он — автор нашумевшего бестселлера, который вскружил голову публике конца 1960-х и сделал Цукермана литературной «звездой». На улицах Манхэттена поклонники не только досаждают ему непрошеными советами и доморощенной критикой, но и донимают угрозами. Это пугает, особенно после недавних убийств Кеннеди и Мартина Лютера Кинга. Слава разрушает жизнь знаменитости.
Когда Манфред Лундберг вошел в аудиторию, ему оставалось жить не более двадцати минут. А много ли успеешь сделать, если всего двадцать минут отделяют тебя от вечности? Впрочем, это зависит от целого ряда обстоятельств. Немалую роль здесь могут сыграть темперамент и целеустремленность. Но самое главное — это знать, что тебя ожидает. Манфред Лундберг ничего не знал о том, что его ожидает. Мы тоже не знали. Поэтому эти последние двадцать минут жизни Манфреда Лундберга оказались весьма обычными и, я бы даже сказал, заурядными.