«Кинофестиваль» длиною в год. Отчет о затянувшейся командировке - [32]

Высокий гость

Не так давно по экранам страны прошел фильм под названием «Вариант «Зомби». Фильм не снискал ни восторгов публики, ни внимания критики: очередной средний детективчик, по думаешь… А между тем фильм не просто средний, а незаурядно плохой. Не стану перечислять всех сценарных и режиссерских промашек, скажу одно: когда главный герой, советский ученый, похищенный и подвергнутый психотропному насилию, по мановению волшебной палочки (через двое суток!) преображается в супермена, разоружает похитителей, давит их приемами каратэ, расстреливает из автомата навскидку, это не просто недостоверно. И не просто заимствовано из джеймсбондовских лент с переменой полюсов. Это разительно и неумно смещает историческую перспективу, все равно как если бы изобразить пещерного человека, одолевшего с палицей танковый дивизион.

Происки секретных служб, отдающие отчетливой уголовщиной, терроризм, возведенный в ранг государственной политики, похищения по самым разным поводам, заложники, наркотики, психотропный плен — все эти темы, к сожалению, так прижились за последние лет десять в газетной хронике, что не удивлюсь, если на киностудиях готовятся, а то и запущены в производство другие картины того же толка. Два сценария разного достоинства довелось, как я ни отбояривался, прочесть самому. Нет, я не выступил против, наоборот, попытался помочь авторам советом. Но прошу — не их двоих, а всех кинематографистов, кто взялся или возьмется за такую задачу: не подходите к ней упрощенно, не стряпайте «детективы на новомодный манер». При всем почтении к специфике экрана прошу усвоить: это не «про шпионов», а про нравственные и психологические потрясения, про одно из, наверное, тягчайших испытаний, какие может послать судьба в последней четверти XX века.

Позитивный итог «воскресного обсуждения» был только тот, что я настоял на праве переписки. На это согласились, и довольно легко, даже слишком легко. Мне, в меру скудного тогда разумения, мерещилось, что это победа. А «опекуны», приняв от меня через день пачку писем (сам-то я отправить их не мог), принялись рассуждать: первое пошлем из Португалии, второе из Швеции… Уэстолл ничтоже сумняшеся притащил мне открытку с видом Женевы — чтобы, мол, выглядела «взаправдашней». По возвращении на Родину выяснилось, что ни одна весточка той поры, включая «открытку из Женевы», домой не попала. Их просто никто не отправлял.

В понедельник или во вторник вечером — вероятнее, что во вторник, — получив очередные таблетки «снотворного», я попытался поступить с ними по-своему: не принимать, а спустить в унитаз. Дежурил Чарли Макнот — и то ли не заметил, то ли сделал вид, что не заметил. Однако завершилась моя попытка плачевно. Ночью начались кошмары, под утро голову сызнова стянуло обручем. Очевидно, уже развилась и заявила о себе реакция привыкания. Таблетки пришлось возобновить, но сама идея отказаться от них больше не забывалась.

В среду или четверг — опять-таки вероятнее, что в четверг, — меня посетил высокий гость. На голову выше Уэстолла и в прямом и в переносном смысле. А лучше сказать — и в смысле роста и в смысле ранга, оставив вопрос об уровне интеллекта открытым. Все-таки, как ни сравнивай, а по холодному, жестокому интеллекту соперников Уэстоллу за весь год не обнаружилось, по крайней мере, в пределах Старого Света.

Назвался гость Джоном, фамилию и должность его я «вычислил» двумя годами позднее. По нынешним моим представлениям, это был самолично тогдашний начальник МИ-5 Джон Джоунс. Но и в золоченой клетке на Редклиф-сквер, замечая, как увивается вокруг гостя обычно самоуверенный Уэстолл, я не сомневался, что Джон — большое начальство.

— Ну что ж, — объявил гость, вальяжно раскинувшись на диване (в бальной гостиной и для дивана место нашлось), — вынужден признать, что с вами мы совершили ошибку. Приняли за птицу иного полета. Что поделаешь, от ошибок никто не застрахован. Теперь вопрос, как с вами поступить дальше. Создавать прецедент, связываться с вашим посольством и провоцировать дипломатический скандал мы, конечно, не собираемся. Нянчиться с вами тоже не вижу резона. Единственное ваше достоинство — ваш английский язык. Что, если мы пристроим вас на станцию прослушивания в Кавершеме? Будете слушать советские радиопередачи и делать по ним резюме на английском…

— Это еще с какой стати? — огрызнулся я.

— Повежливее, пожалуйста, — вмешался наставительно Уэстолл. — У нас в Англии принято при любых обстоятельствах владеть собой и не повышать тона.

Гость, однако, рассердился не на меня, а на «наставника»:

— Я, кажется, не просил вас о заступничестве, Джим.

Уэстолл нахохлился и умолк. А начальство, продемонстрировав свою власть над подчиненным, вновь повернулось ко мне и даже изволило пошутить:

— Сформулируем, как учили древние. Если вы сердитесь, значит, вы неправы…

— Это я-то неправ?!

— Мы же не просим вас искажать передачи. Наоборот, чем резюме ближе к подлиннику, тем оно ценнее. Если угодно, в Кавершеме вы можете принести определенную пользу своей родной стране. Наши «слухачи» нередко недопонимают разговорную речь и принимают желаемое за действительное. А при вашем двуязычии ошибки исключены… — И, угадав, что ни демагогия, ни лесть не сработали и что я, того и гляди, опять взорвусь, гость бросил в ход новый, как ему рисовалось, неотразимый козырь. — Мы обеспечим вам щедрое жалованье. И оформим для вас без промедления британский паспорт, хотите — на имя Дэвида Лока, хотите — на любое другое…