Кино, вино и домино - [34]

– А нечего унижать женщину при людях! Молодец, Печорина! – солидарно закричали слушательницы, задыхаясь от хохота.

– Вы ничего не понимаете в жизни… Мужик – тонкое существо. Его гаубицей не расшибешь, а точным словом превратишь в пыль! – продолжал разглагольствовать Шиковский. – И почему желание женщины – закон, а желание мужчины – статья?

Ольга посмеялась со всеми и ушла в номер. Она уставала от актерского нон-стопа. Хотелось в одиночку посидеть на балконе и помолчать, вдыхая итальянскую ночь. Написала эсэмэс: «оказывается у фурцевой был роман с хрущевым». Муж ответил: «кто же этого не знает». Дочь ответила: «кто такая фурцева?» Сын ответил: «я в клубе, мы тут тоже квасим».

Четвертый день экологического кинофестиваля «Чистая вода»

Экскурсия в усадьбу барона. Просмотры игровых и документальных фильмов. Ворк-шоп народного артиста СССР, лауреата премии Ленинского комсомола Сергея Шиковского.

Из расписания фестиваля

С утра собрались на экскурсию в имение «настоящего барона». После «купленного» Медичи и мафиозников, обратившихся в бегство во время женского дебоша, мало верилось, что здесь что-то подлинное. В автобусе предвкушали визит в винные погреба барона и вспоминали, что Инга не показывается второй день.

Наташа обернулась со своего сиденья и обиженно выкрикнула Ольге:

– Олюсик, малыш, а ты забыла, как бесплатно консультировала своих детей в клинике Инги?

Ольгу аж подбросило на сиденье, она общалась с рублевской компанией, но никогда не принимала участия в их «товарообмене и товарообмане», чтобы не чувствовать себя обязанной. Они с мужем имели более низкий уровень жизни, чем у этой компании, брезгливо отодвигались от видов деятельности, дающих пропуск на Рублевку.

И также ориентировали детей. Ольгин сын был совершеннейший «человек эры Водолея», а дочь хоть и пыталась вести жизнь офисной гламурки, но с совершенно чистыми руками, белой зарплатой и ежемесячными волонтерскими походами в детскую онкогематологию.

– Наташа, запомни, что лично я никогда не обращалась к Инге за помощью, тем более за халявной. У меня значительно меньше денег, чем у тебя, поэтому в отличие от тебя я всегда плачу за услуги! – громко подчеркнула она.

Наташа побито отвернулась. Ольга понимала, что резко, но ее всегда изумлял госпитальный синдром рублевских. Огромная индустрия разводил создала вокруг них толстую прослойку халявы, пользуясь которой разводилы медленно и тактично ввинчивались в толстые бюджеты.

Индустрия состояла из рекламных приемов, поездок, услуг, подарков. И через некоторое время рублевские забывали, где граница продукт-плейсмента и начало реальной жизни, потому что весь мир начинал казаться им халявой, а сами себе они начинали казаться не потенциальными лохами, а селебрити.

Отношения Наташи с Ингой имели сложную структуру. Инга помогала всем бескорыстно, и Наташа принимала это отчасти как дружескую услугу, отчасти как заманивание в клиенты. Но Инга жила на зарплату и «благодарность» пациентов, и этого не хватало на то, чтобы скрашивать женское одиночество в компании Наташи по дорогущим кабакам и курортам.

А Наташа была крайне тревожна и хотела возить врача «в обозе». Так и сложился дружбобартер, аура которого так замылила Наташе глаза, что ей показалось, что Ольга тоже участвует в нем. А посему должна платить Инге или деньгами, или моральной поддержкой.

– На месте Инги я бы немедленно взяла билет в Москву, – объявила Ольга так, чтобы слышало побольше народу и ее не могли обвинить в наушничестве. – Потому что есть вещи, за которые человек должен платить своим дискомфортом, а не чужим.

– Олюсик, малыш, ну что, нельзя сорваться? Нельзя просто сорваться? Надо уметь быть великодушными! Надо уметь прощать! – трагически воскликнула Наташа.

– А на месте Дины я бы твердой рукой отправила Ингу с фестиваля. Потому что она отвечает не только за срывы Инги, но и за комфорт остальных, – настаивала Ольга.

Ей с детства внушили, что человек не должен терять лицо ни при каких обстоятельствах. И Ольга была благодарна за это родителям. К тому же периодически на экологических конференциях сталкивалась с подобным свинством.

Правда, не со стороны взрослых статусных теток, а со стороны отрывающихся студентов. И отправляла их домой не дрогнув, снискав славу тетки, с которой не забалуешь.

– Покажи руку, – неожиданно попросил сидевший напротив Ашот Квирикян, и она протянула обе руки. – У тебя линия мозгов все время стережет линию сердца! Ты, Оль, сама портишь свою жизнь… У тебя контроль никогда не выключается, а если выключается, то тебя так по кочкам несет, что ты сама себя боишься, – хмыкнул он. – Тебе Ингу не понять! У тебя потому на фестивале и романов-то не было… Ездишь сюда зазря! Бесполая, как чемодан.

Автобусная камчатка загоготала, и Ольга вместе с ней.

– Ашотик, ты попал в яблочко. Я сюда отдыхать езжу. И вообще, я так вкалываю и у меня так мало свободного времени, что я всю жизнь живу с одним мужем, – закрылась она шуткой многоразового использования. – Поздно исправляться.

– А я бы помог! – игриво ущипнул ее за бок Андрей Николаев.

Ашот Квирикян сказал всю правду про страх отключить мозги, но никак не мог знать, что с романами, в том числе и фестивальными, у Ольги все было в порядке. Просто они не были предметом саморекламы. О прошлых отношениях с Василием Картоновым знала только Лиза, но это была другая страница жизни. Потому и не хотелось светиться с ним здесь.