King of Russia. Один год в российской Суперлиге - [2]

И хотя переговоры о моем контракте с Магнитогорском были завершены несколько месяцев назад, я действительно очень мало знаю о том, во что я ввязался. Я не знаю тренеров — своих помощников, я не знаю языка, я не знаю — за исключением одного-двух — своих игроков.

Я приступаю к этому делу с ощущением холода в груди, и, хотя на дворе июль, сегодня пасмурный прохладный день. С другой стороны, идеальная погода для хоккея. Снаружи арена выглядит соответственно погоде — да и моему настроению тоже. Для России характерно, что здание, которому всего 15–20 лет (и оно должно бы находиться в относительно приличном состоянии), теряет свой вид гораздо быстрее, чем следовало. При прежнем политическом режиме деньги часто выделялись на строительство, но ничего не откладывалось на содержание зданий, поэтому никакого ухода за ними не было. Время — 08:15 моего первого рабочего дня, и первая группа хоккеистов должна по графику появиться на льду в 10. Если бы здесь применялась практика НХЛ, тут были бы уже все — тренеры, специалисты по экипировке и, естественно, хоккеисты. Вместо этого, здесь — только я и пара вахтерш, одна из которых узнала меня и впустила.

Много лет назад у меня в Calgary Flames был русский хоккеист Сергей Макаров, участник знаменитой тройки КЛМ. Советские хоккеисты в то время ежегодно выигрывали чемпионаты мира, и Макаров всегда был одним из игроком, вносившим ключевой вклад в эти победы. В конце концов, он приехал в НХЛ, в возрасте 31 года, вместе с другими хоккеистами своего звена — Игорем Ларионовым, Владимиром Крутовым, Алексеем Касатоновым и Славой Фетисовым. Когда он играл за мою команду, я так и не смог привыкнуть к тому факту, что Макаров делал именно то, что моя команда делала в этот момент. Он появлялся непосредственно перед началом тренировки, а потом уходил через считанные минуты после ее завершения. Я думал, что то была просто его, Сергея, манера. Теперь я начинаю подозревать, что такой образ действий характерен для русских в целом. Посмотрим, изменится ли это в течение сезона.

Наконец, все пришли, начиная с моих новых коллег-тренеров. Один из них — Фёдор Канарейкин, мой основной помощник, который немного говорит по-английски. Еще есть три Виктора — Виктор Королев, Виктор Сухов и Виктор Гудзик (прим. пер.: victor — англ. победитель), ни один из которых не говорит по-английски ни слова. Это может вызвать проблемы.

Вскоре после того, как я принял это назначение, я купил учебные кассеты фирмы Berlitz и выучил несколько основных русских слов и выражений — привет, до свидания, спасибо и т. д. Я планирую тренировать, все же, преимущественно на английском языке, и для этого мне потребуется проводить предварительный инструктаж по всем нашим тренировкам. Я имею в виду, что буду проводить занятия сначала с тренерами, и затем они смогут перевести за меня команде. Когда я выходил на лёд, в голове у меня была лишь одна мысль — не брякнись на задницу, Кингер! — ибо такое начало стало бы вдохновляющим, не так ли?))

Итак, я дунул в свисток и подозвал хоккеистов к бортику, как я делал тысячи раз за время своей тренерской карьеры. Я подумал, что начну с чего-нибудь легкого — с простого упражнения для разогрева вратарей, которое я считал гарантированно безрисковым. Ошибка. Очевидно, самые простые упражнения могут быть скомканы, когда натыкаются на языковой барьер. Через 30 секунд после начала моего первого упражнения мне пришлось свистком остановить игру, внести коррективы и начать все сначала. Через полтора часа, ближе к окончанию тренировки, некоторые игроки сидели, в интервалах между упражнениями, на коленях, тяжело дыша.

В нашем представлении, вероятно, под воздействием слишком большого количества фильмов про Рокки, русские спортсмены подготовлены лучше, чем их североамериканские визави. Позднее я узнАю, что российские хоккеисты относятся к тренировочным сборам так, как относились игроки НХЛ во времена Гордии Хоу — как к средству постепенного набора формы, но первое мое впечатление было далеко не таким.

Никогда я не ожидал, что российские игроки будут настолько уставшими и обвисшими, как мешки, после лишь одного занятия на льду. Всего в тот день я провел четыре ледовых тренировки, после чего побрел к себе в квартиру. Я пролетел через 12 часовых поясов и спал всего полтора часа из 36, но, подпитываемый адреналином, сменой времени и возбуждением от полной перемены обстановки, совершенно не хотел спать, хотя должен бы, по всем правилам, уснуть крепким сном. Лежа в кровати и делая записи в своем дневнике, я испытывал широкий диапазон чувств — от грусти в связи с разлукой с дорогими мне людьми до волнения в связи с перспективой вхождения в плотно охраняемый мир российского хоккея. Это был один из самых тяжелых дней в моей тренерской карьере, и в то же время — великий день. Я был очень взволнован тем, что нахожусь на льду вместе с русскими хоккеистами, гоняю этих парней через упражнения и вижу, на что они способны. До сих пор сама мысль о тренерстве в России была абстрактной. Теперь она стала моей новой реальностью.

7 июля

Магнитогорск — город с населением около 400,000 (так у автора — прим. пер.) человек, расположенный у подножия Уральских гор, недалеко от границы с Казахстаном, в 2,5 часах лета к юго-востоку от Москвы. Фактически, мы находимся в западной части Сибирской равнины.