Киндернаци - [23]
— Довольно! — и книга уже убрана от меня, а передо мной оказывается раскрытая Энциклопедия Мейера, Вот, читай!
«Дадаизм. Художественное направление, возникшее в годы Первой мировой войны и продолжавшее находиться в центре внимания приблизительно до 1921 г. Д. отвергал все общепринятые законы эстетики, провозглашал неограниченный произвол творческой личности, вызывая зачастую такое впечатление, как будто он ставит себе целью высмеивание существующих течений. Название происходит от «да-да» — первых членораздельных звуков, произносимых младенцем, которые дадаистами провозглашались высочайшим, непосредственнейшим проявлением художественного творчества. В изобразительном искусстве Д. заимствовал некоторые стилистические элементы кубизма и футуризма. Следует от…»
— Ну как, Только? Разобрался?
Я испытываю скорее полное смятение.
— Знаешь, что меня всегда смущает у вас, гитлерианцев? Ваше постоянное «Jawoll». В славянских языках «Ja» значит «я», a «wol» значит «вол».
Эпизод 32. Осень 43-го
Шатание по предместью. Так как Хозяйство уже не дает того, что тебе нужно, ты начинаешь расширять границы своих вылазок в окружающий мир. Не в какие-то незнакомые места; а в те, которые ты просто обязан знать и знаешь так хорошо, что не заблудился бы там даже с завязанными глазами. Так, дорога до школы, обычно проезжаемая на трамвае, становится в свободные от занятий дневные часы твоей тропой для пеших прогулок, которые ты начинаешь варьировать, сворачивая в переулки или в зеленые уголки затесавшейся в городские недра сельской природы, иногда к заметным издалека мрачным фабрикам. Одна из них обдает жутью, потому что от нее на мили кругом разносится запах горелых волос. В другой как скребут по стеклу, оно со звоном крошится, рассыпаясь водопадом вылетающих на улицу белых и зеленых стеклянных осколков. И ко всему, конечно, щемящий, шумящий, летних радостей не обещающий ветер, порой усиливающийся и с воем нагоняющий тучи с проливным дождем. Все прошло, все безнадежно кончено. Но вдруг тебе случается заблудиться, и вся щемящая тоска, как твоя тропа, — была и нету, и кругом, куда ни кинешь взгляд, мокрая зелень, и всюду запреты, и с первого шага башмак и каблук и вся стопа увязает в маслянисто-булькающей черной жиже: ты делаешь шаг назад, как тебе кажется, в том направлении, откуда ты шел, и снова — на этот раз выше колена — проваливаешься в жижу. Окружающий пейзаж рассыпается на тысячи осколков, в душе — одно острое желание, в голове — наметки планов спасения, и над всем этим — музыкально озвученный грозным бульканьем жирной трясины случайный обрывок из бульварного романчика, который точно так же неведомо откуда появился и потом еще долго пугал ночным кошмаром:
Эпизод 33. Осень 43-го
Однажды на уроке немецкого. Желтый солнечный свет уже никого не может обмануть, он греет окольные окна, но не согревает зеркальную гладь бассейнов. Они высыхают, исходя битумными парами, и их пронзительная вонь отлично гармонирует с запахами школьных туалетов и гниющих тряпок, которыми вытирают доску. Косой солнечный луч дотянулся до второй парты в левом ряду и припека уголок тетрадки, на ее серой обертке написано: «Звездный атлас Витрова» — хороший запах пропеченной бумаги, который издает даже холодная чистая упаковочная бумага, хотя в нынешнее военное время к нему примешивается затхлый запашок комнатной пыли, которая заодно попала в бумажную массу, витает над грязной, с торчащими занозами, откидной крышкой парты. От этого запаха, несмотря на утренний час, во рту собирается слюна и урчит в животе.
Надпись на тетради очень неразборчива, так как в ней смешалась привитая старыми прописями привычка к наклонному почерку и новая установка на бодрый прямостоящий. Во-вторых, тяжеловесно взлетающее ввысь «t» можно перепутать с целым рядом других букв, это «t» вообще нехарактерно для Витрова и осталось у него как последняя дань былой дружбе со Шлезаком, память о которой постепенно бледнеет, медленно уступая место просыпающемуся интересу к девочкам. Ну, а в-третьих, опасливый страх, как бы следующая линия не получилась слишком бледной или неряшливой, зачастую заставлял пишущего подрисовывать буквы, иногда даже по два раза.
«Осман, Харти, я — теперь звезды 1-й величины», — написано на первой странице атласа. «Из-за девочек играть в футбол, драться, ругаться уже не так важно, как раньше; главное стало: ум, анекдоты, похабство, манеры, костюм, музыка, опытность, небрежная поза, романтика. Вместо простой солдатни теперь правят бал офицеры, к которым я могу себя причислять хотя бы потому, что я умен».
Листок, озаглавленный «ОСМАН»: «Звезда 1-й величины. Самый старший из нас, второгодник, причем не в первый раз. Но очень умен. Хлыщ. Но сначала объяснение, кто такие хлыщи и чего они добиваются. Несмотря на наши политические разногласия, мы тотчас же по-джентльменски пожали друг другу руки в знак взаимного уважения». «Своей прической, небрежной повадкой, рассказами о запрещенном свинге он уже добился того, что прежняя наша элита превратилась в его свиту, причем в подчинение перешли как раз все спортсмены, задаваки и горлохваты. Запомнить:
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Роман о литературе — эка невидаль! Роман о массовой литературе — делов-то! Роман о мирном и даже очень счастливом сожительстве непотребного чтива с наисерьезнейшей, наиморальнейшей Литературой с большой буквы — тоже, пожалуй, известное дело, где-то слыхали и чуть ли не читали. Ничем нас не прельстишь, все знаем заранее, еще получше, чем задним числом.Итак, роман о литературе: о неисповедимом пути книги — от окончания творческого процесса до читателя, о том пути, который всякое общество со времен Гуттенберга обеспечивает и обставляет по-своему.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.