Ким Филби - супершпион КГБ - [112]

Прежде всего, КГБ никогда не доверяло Элеоноре. Ее связи с ЦРУ и СИС в Бейруте, а затем в Лондоне заставляли Сергея задумываться над тем, не замешана ли Элеонора в каких-либо тайных замыслах западных разведслужб. По просьбе Сергея сразу же по приезде Элеоноры в Москву Филби попросил ее написать подробный отчет об общении с представителями американской и британской разведок в тот период, когда Филби с нею не было. Элеонора пыталась объяснить, что, находясь в одиночестве и ничего не зная о местонахождении Филби, ей пришлось полагаться на помощь англичан и американцев. Но вопросы Филби приобретали все более настойчивый характер. Он применял тактику Ска-рдона — неоднократно ставил перед Элеонорой одни и те же вопросы.

Позднее Элеонора писала:

«Ким был терпелив, но необычно упрям и настойчив. Так он стал вести себя после того, как я призналась в том, что полностью доверилась англичанам, что на фотографиях, показанных мне СИС, я опознала того загадочного друга русских, который ранним майским утром приходил ко мне в Бейруте. Возможно, это была самая большая моя ошибка. Но раньше я ничего не скрывала от Кима и не видела причин вести себя иначе сейчас. Моя ошибка была вполне объяснимой, но я чувствовала, что Ким рассердился. Из-за меня, его жены, русские потеряли ценного агента. «Очень жаль, — сказал он. — Он был одним из моих близких друзей и нашим ценным человеком в этом районе. Его карьера загублена. Барьер между нами увеличился».

Позднее, в конце ноября 1964 года, после встречи Элеоноры по ее возвращении в Москву, Филби и Сергей осторожно расспрашивали ее о двух бутылках виски, которые она привезла в качестве подарка Киму. Сергей хотел точно знать, где она их купила. Открывал ли кто-либо их? Филби настаивал, чтобы она описала магазин в копенгагенском аэропорту, и очень рассердился, когда Элеонора со смехом встретила его опасения, что кто-то хочет отравить его [30].

И наконец, глубоко запечатлелся в памяти Элеоноры и постоянно, как раковая опухоль, беспокоил ее ответ Филби на вопрос, который Элеоноре никогда не следовало бы задавать. Озадаченная настойчивыми вопросами Филби о ее контактах с СИС и ЦРУ, Элеонора, выждав какое-то время, прямо спросила своего мужа: «Что же самое важное в твоей жизни: я, дети или коммунистическая партия?» Твердо, без каких-либо колебаний, Филби ответил: «Конечно, партия». Элеонора была поражена. «До этого я никогда не сталкивалась с коммунистом, по-настоящему преданным своему идеалу. Ким почти никогда не говорил о своих политических убеждениях, и я всегда думала, что у нас общие взгляды». Позднее, когда Элеонора с горечью сказала Филби, что ему следовало бы жениться на убежденной коммунистке, он ответил: «Да, ты абсолютно права».

Таким образом, в конце концов Элеоноре пришлось возвратиться на Запад. Она уехала из Москвы 18 мая 1965 года. Филби подарил ей на память свой шарф, сохранившийся у него со времен учебы в Вестминстерской школе, передал прощальную записку, в которой просил ее помнить прожитые вместе годы, обещая всегда помнить ее доброту и ласку. Со своей стороны Элеонора оставила Филби письмо, которое просила вскрыть только после ее отъезда. В нем Элеонора написала, что, если Филби передумает, она готова возвратиться к нему, но жить будет только там, где не будет Мелинды Маклин. Элеонора была тронута вниманием Сергея, который пришел проводить ее с букетом тюльпанов. «Если вам когда-либо потребуется помощь, — сказал он, — придите в советское посольство в любой стране и скажите, кто вы такая. Все, что можно, они для вас сделают».

Элеонора умерла в США в 1968 году. До последних дней она не хотела слышать что-либо плохое о Филби. Незадолго до своей смерти она писала:

«Я помню его как нежного, интеллигентного и понимающего мужа…

Он предал многих людей, в том числе и меня. Но люди не всегда являются хозяевами своей судьбы. У Кима были свои сильные черты, свои слабости. Он не изменил своему решению, принятому тридцать лет назад, вне зависимости от того, какие страдания оно принесло людям, которые искренне его любили и к которым он был глубоко привязан».

Место Элеоноры заняла Мелинда. У Филби уже были ссоры с Маклином, но не по поводу Мелинды, а по поводу его лояльности. По словам Элеоноры, Маклин как-то сказал, что Филби все еще является «двойным агентом». Это означало, что Филби продолжает работать на СИС, что маловероятно. Более вероятно, что Маклин говорил о Филби только как «о двойном агенте в прошлом», что очень раздражало Филби, поскольку тут подразумевалось, что он был одинаково лоялен как по отношению к СИС, так и КГБ. «Я никогда не был «двойным агентом», — говорил Филби мне. — Я был агентом, внедренным в спецслужбу противника, и всегда был лоялен только к Советскому Союзу».

Маклин мог сделать такое замечание относительно Филби только при одном условии: он узнал от самого Филби или из других источников, что Ким после прибытия в Москву поддерживал контакт с СИС, что, по его мнению, говорило о нелояльности Филби по отношению к КГБ. Филби написал письмо Николасу Эллиотту и в самых дружеских выражениях пытался убедить его встретиться с ним в каком-то нейтральном месте, например в Хельсинки, чтобы разъяснить возникшие после бесед в Бейруте недопонимания. Идея написания такого письма была, очевидно, подсказана Сергеем, возможно, для того, чтобы завлечь Эллиотта в компрометирующую его ситуацию, поскольку в письме говорилось, что Эллиотт ни в коем случае не должен информировать о нем руководство СИС. Если бы он пошел на соблазн встретиться с Филби, он поставил бы себя в уязвимую позицию, поскольку при утечке информации ему было бы трудно объяснить, почему он тайно пошел на встречу с известным агентом противника. Эллиотт признался, что соблазн был велик, однако он проинформировал о предложении Филби Дика Уайта. Ему было запрещено поддерживать с Филби какой-либо контакт.