Киллер для Айболита - [38]

— Это Япония, братишка. — изрек Палыч, как будто я сам раньше об этом не догадывался, — Здесь тебя вместе с баксами сдадут полиции даже не задумываясь, потому что докеры еженедельно получают такие же пачки, только в иенах. Не голодные они, Саня, зарабатывают в порту по-человечески — так чего ради им местом рисковать? К тому же странные они, японцы, — покачал головой Палыч. Свет лампы, отразившись от его серебристой головы, рассеялся в стороны тонкими лучиками. — У них. понимаешь, свои понятия о жизни. Сдохнуть готовы, лишь бы имя свое не замазать в каких-нибудь косяках. Боятся этого япошки, — задумчиво добавил он, барабаня пальцами по столу. — Поэтому вариант с краном, может быть, хорош, но в данном случае отпадает.

Работать будете с крыши конторы. Если Зима объявится в порту, то мимо вас уже никак не проскочит. Главное, чтоб стрелки не зевнули.

— Не зевнем, — горячо заверил его Стриж. — Ты что же, Палыч, думаешь, нам с Саней нравится в этой дыре торчать? У нас дома скоро своя вишня зацветет, а не эта корявая сакура, — сморщился он, — девчонки на улицах в коротких юбках табунами заходят… Э-эх, — вздохнул он, страдая, судя по всему, помимо обжорства и пьянства, еще и ностальгией.

— Хорошо, если так, — кивнул Палыч. — Детали — завтра. Сейчас всем отдыхать, — приказал он. — И хватит наливаться коньяком, Стриж. С трясущимися руками ты мне не нужен.

— А чего тебе мои руки? — удивился Стриж. — Стрелять-то все равно будет Айболит, он у нас нынче профессионал в этом вопросе. Надо же, столько лет под доктора маскировался. — Он покачал головой, вставая из-за стола и пытаясь незаметно прихватить с собой бутылку «Хеннесси», — Вот и пойди разбери, кто он на самом деле — врач или душегуб? Хотя, по-моему, один черт, — пьяновато заявил он и удалился из гостиной.

— Ты и в самом деле врач? — удивился Палыч.

— Ага. — засмеялся я. — В свободное от основной работы время.

— Ну ты, блин, даешь, — восхитился Кащей моей многопрофильности — Одной рукой, значит, лечишь, а другой — того…

— Хватит болтать. — оборвал его Палыч. — Все, я сказал, пора отдыхать. Чего еще не ясно?

— Все ясно, — забормотал Эдик, протискиваясь мимо Палыча и спеша к выходу из гостиной. — Абсолютно все, Палыч.

— Иди и ты, Саня, — посоветовал мне седой, — А я еще посижу, подумаю.

Я молча покинул комнату и принялся подниматься по лестнице, размышляя о том, что Палыч верно подметил причину болезненной честности японцев. Страх потерять лицо, опозорить имя предков для них пуще смерти. Да и вообще, смерть, по-моему, не очень пугает их. Может, поэтому они и являются нацией долгожителей, что не боятся? Хорошо бы и мне не испугаться завтра, когда Палыч потребует ответить за сорванное покушение. То, что стрелять я буду в воздух, а не в Зиму, это точно. Сделать из себя наемного убийцу я не мог позволить ни Палычу, ни Кинаю. Потому что для меня это означало бы потерять лицо, а в данном вопросе я принципиален, словно коренной уроженец Японских островов.

Глава 8 «ПРОМАШЕК БЫТЬ НЕ ДОЛЖНО»

Порт приморского городка Отару жил своей привычной жизнью, швартуя суда, неторопливо кивая стрелами кранов, гудя моторами мощных грузовых машин и перекликаясь резкими голосами рабочих, снующих, словно муравьи, среди огромных кораблей. Контора порта на фоне слаженно работающих докеров казалась местом шумным, суетливым и здорово смахивала на Вавилон, до которого еще не успела добраться рука все карающего Господа. Во всяком случае, ее посетители без труда понимали друг друга, мешая в кучу английские, японские, немецкие, русские слова, неожиданно переходя на французский или корейский, а в особо трудных случаях перескакивая на международный язык жестов и цифр, улыбок и рукопожатий.

Наше появление в этой теплой компании рыбаков и торговцев подержанной автотехникой, моряков и портовых жуликов прошло практически не замеченным. Говоря о нас, я подразумеваю Ленчика с Кащеем, Палыча, одетого в вызывающе дорогой костям, Стрижа и, естественно, себя. Собравшись ранним утром в гостиной и обсудив в последний раз план ликвидации Зимы, мы решили поступить следующим образом. Я, по замыслу Палыча, должен был работать «номером первым», окопавшись на крыше конторы. Для прикрытия тылов мне придавался Ленчик, которого обязали не пускать на крышу никого, даже японского императора, вздумай тот прогуляться по ней. Стрижу, как человеку, страдающему полным отсутствием воображения, и непригодному посему для творческой работы, доверено быть «номером два», ему вручили сумку с упакованным в ней «калашом» и приказали, в случае, если я облажаюсь, покрошить Зиму вместе с его охраной в мелкую стружку. Мозговым центром для руководства мощным, но глупым Стрижом Палыч определил Эдика Кащея, которому так же достался «калаш» и пара обойм. Обкуренный до изумления «мозговой центр» заважничал и на радостях чуть не перестрелял нас прямо в гостиной, демонстрируя, как ловко он умеет обращаться с оружием. После этой выходки обоймы у Кащея на всякий случай изъяли; и, присев на дорожку, мы помчались на двух машинах в Отару.

Поднявшись на лифте на последний этаж конторы, я двинулся вслед за Ленчиком, который уверенно ориентировался в лабиринте ярко освещенных коридоров. Нырнув в очередной закуток, мы оказались в тесном тамбуре, на дверях которого была выведена надпись на нескольких языках, запрещающая вход. На русском она была написана почему-то особенно крупными буквами. Наивные японцы, видимо, понятия не имели, что подобные надписи на моих соотечественников действуют, что красная тряпка на быка. Отказать себе в удовольствии нарушить такой запрет мог лишь абсолютно незрячий россиянин. Или не умеющий читать.