Кикиморские сказки - [2]

Если вы гуляете в парке у филармонии, а впереди вас бежит девчонка в странных сандалях, похожих на короткие ласты, знайте, что это не девочка, а кикиморка. И поосторожнее будьте — любят озорницы иной раз над людьми пошутить.

Днем кикиморы спят в пруду, потому что люди везде ходят, поймать могут, а ночью выскочат — и давай по заборам да по крышам скакать. Шлеп, шлеп лапами.

— Что это, у нас уже крыша поехала? — трясутся под одеялами кикиморские жители.

А у девчонок уж другая забава.

В низине меж двух холмов, у самого подножия Кикиморской горы монастырь с собором стоит. Из-под собора родничок Святого Трифона течет. Святая вода в родничке!

И ведь что они выдумали! Рядом-то со святым местом! Улица, что по гребню горы от телебашни к монастырю спускается, в старину Кикиморской называлась. И вот, что ни ночь — дождь над улицей. И хоть бы капля на огороды упала! Нет, льет точнехонько на мостовую. Улица желобком идет. Кикиморы озорные ее глиной измажут, тучу пригонят — дождь по желобу так и хлещет. Отличная горка получается. Юбки у девчонок от глины колом стоят, плюхнутся они в желоб — вода их и несет. Визжат они, хохочут, ухают, свистят! Хлещет дождь, не дождь, а водопад, и мчатся по скользкой дороге кикиморы, лягушачьи лапы вперед, сзади волосы веют. Метрах в пяти от монастырской стены дорога круто заворачивает, разгонятся они — пробьют лапами заборчик, которым пруд огорожен, — плюх в воду, прямо в свой пруд и въезжают. У кого брызг больше?! Сила изнутри их так и распирает! Хочется от радости через заборы скакать! И всю ночь у них визг и смех. То засвистят, то заверещат, то затрещат. А то и заплачут навзрыд.

Но все это одно притворство. Плакать кикиморы не умеют.

А если кто чужой ночью на Кикиморскую забредет — поскользнулся, и поехало! По всей улице на пятой точке проедет и хлоп в пруд! А до пруда не долетит — так в репейнике застрянет. Оттого и зовут нижнюю улицу Ежовкой: на своих боках проверено. Да, не святое место, и все тут.

А не попался никто — тоже не скучают. С верхней улицы на нижнюю кроме дороги ведет лестница. Толстенные сваи-столбы в гору вкопаны. Столбы дубовые — в три обхвата. Кикиморы на них гроздьями висят, подломят ступеньку, да за пятку хвать! Бегом с лестницы сбегать надо, во всю прыть (если ночью идешь, а днем ничего, не озоруют). Или на качели бегут. Качели подвешены над кручей к самой толстой ветке великанши-березы. Жуть, что за качели! Человек там голову сломит. А они — раскачаются посильней — взвоют, взвизгнут, будто их кипятком ошпарили, нарочно сорвутся — и катятся под гору! У них там и дорожки прокатаны — каталки называются. Ор стоит, гвалт, будто режут тут кого или щекотят до смерти. Ох, страсти!

Бабки и дусту в этот пруд сыпали, и святой водой кропили — а тем хоть бы что! Все сжирают! Не выводится напасть!

Кто помоложе — давно в другие места переехали. А бабкам куда трястись? Да и привыкли они на бережку. Вот и терпят.

Утром (если кикиморы слишком заиграются) собираются со всей улицы бабки, а главная у них — Федора Святогоровна — и метлами гонят кикимор в пруд. Только метел те и боятся. Поныряют, утихомирятся, день-то и спят в пруду — только носы над ряской торчат.

А ночью та же напасть. Не будешь же всю ночь с метлой бегать. Да и боязно! Так вот и живут кикиморские жители.

КАК КИКИМОРЫ ОКНА МЫЛИ

«И чего это бабушки нас не любят?» — задумалась Ненастя. Сидела она на древнем, покосившемся сарайчике, а сестренки по желобу мимо катались. Крыша на сарайчике вся зеленым влажным мхом обросла от того, что любят здесь иной раз кикиморки в мокрых юбках посидеть. Растопырит Ненастя пальцы — набегут тучки. Как соединит пальцы — так и хлынет дождь. Улица желобком вниз как горка спускается. Обмажут ее кикиморы глиной для удобного катания, плюхнутся на свои мокрые юбки и мчатся с визгом мимо Ненасти, руками ей машут. А она сидит, сама себе удивляется: «Что-то не играется мне. Я думаю много вопросов». Туча точнехонько над Кикиморской стоит, как приклеенная. И так каждую ночь.

Размышляет Ненастя: «Вот не верилось раньше, а теперь уже ясно — люди существуют. Особенно бабки! Характера грозного, неприступного! И что же делать? Хорошо бы подружиться!» — тут брови ее поползли домиком: кое-что толковое пришло ей в голову, и она в восторге свистнула в три пальца.

Сестренки все, как одна, забаву бросили, перед ней встали. Старшая у них Ненастя, большуха. Во всем ее слушаются. Да и интересно.

— Знаете что? — сказала Ненастя. — Мы тут всю ночь прыгаем, шумим, а нет чтобы старушкам помочь. Тогда они нас любить будут, подарков надают.

— Надают, надают, конечно, надают! Ты у нас самая умная, Ненастя! — затараторили кикиморки. О подарках им больше всего и мечталось. — А что же сделать-то? Да как к этим людям и подкатиться?

Ненастя молча обвела всех глазами:

— Лягушат мы уже полны бочки сажали — ничего хорошего не вышло!

— Ха-ха-ха! Крику-то было! Визгу! Аж до дна достало! — оживились кикиморки. Видно было, что это очень счастливое для них воспоминание. — Как люди-то забегали!

— И волшебную траву из омутов ворохами притаскивали, — сурово сказала Ненастя. — Так они ее нам всю в пруд назад спихали, и ругались очень. И метлами грозились. А волшебники из-за нее передрались бы — факт.