Киевской Руси не было, или Что скрывают историки - [106]

Необжитые украйные земли были быстро, можно даже сказать, стремительно колонизированы земледельческими общинами. Процесс этот начался еще во времена, когда эти территории были формально литовскими, а не польскими. Но с обращением хлебопашцев в хлопов после Люблинской унии 1569 г. стали возникать некоторые трудности. Там, куда паны со своими извечными спутниками евреями не могли быстро дотянуться и заявить о своих правах, образовывались казачьи общины, которые могли послать господ куда подальше. Но такие вольные вооруженные сообщества сложились главным образом на пограничных с крымцами степных территориях, где жизнь была беспокойной и некомфортной для вельмож. Разумеется, казачество — эта распоясавшаяся анархистствующая чернь, — не вызывало никаких теплых чувств у польских панов, но казаки естественным образом прикрывали их богатые имения от набегов крымских разбойников, а потому казачество де факто было узаконено. Попытки взять его под контроль и подчинить государственным интересам, хоть и были малоуспешны, предпринимались почти непрерывно. Неуспех же их объяснялся тем, что всякая попытка приручения казаков сочеталась с безудержным стремлением упразднить их вольности.

Так или иначе, но казачьи отряды участвовали в обороне пограничных рубежей Литвы уже в первой половине XVI столетия. В 1533 г. староста черкасский и каневский, Евстафий Дашкович предлагал устроить на низовьях Днепра за порогами постоянную стражу тысячи в две, но план этот не был осуществлен. В 1556 г. князь Дмитрий Иванович Вишневецкий, будучи предводителем служилых казаков, построил укрепление за порогами на острове Хортице (где позже возникнет знаменитая Запорожская сечь), и отразил нападение крымского хана, но уже в 1558 г. он вынужден был покинуть Хортицу ввиду недостаточности сил. В 70-х годах казаки держали уже постоянную стражу на днепровских островах за порогами, но главная масса казаков появлялась в низовьях Днепра только летом, а зимой расходилась в украинные города и по хуторам.

Запорожская сечь, как община, тогда еще не существовала, по крайней мере, сколь-нибудь достоверные сведения об этом отсутствуют. Хотя, возможно, казачья застава там и находилась. Решительный толчок к образованию сечи дала Люблинская уния 1569 г., положившая начало жестокому закрепощению земледельцев после отторжения южных воеводств от Литовского княжества в пользу коронных польских земель.

К концу XVI в. запорожская община уже приобретает известность своей воинственностью. Вступить в ряды сечевого товарищества мог любой мужчина, признающий сечевые правила и православную веру. Национальность никакой роли не играла, потому казачество вобрало в себя и значительный тюркский элемент. Но в основном, конечно, сечь питалась за счет русских подданных польского короля. Сечь означает лесную вырубку и, следовательно, указывает, что первые поселения запорожских казаков ставились на поросших лесом днепровских островах. Также сечь может означать укрепление из оструганных (осеченных) бревен, образующих частокол вокруг лагеря. Таких сечей за время существования Запорожья насчитывают восемь: Хортицкая, Базавлуцкая, Томаковская, Микитинская, Чортомлыцкая (1652–1708 гг.), Каменская (1710–1711 гг.), Алешковская (1711–1734 гг.) и Новая или Подпиленская (1734–1775 гг.). Вся община называлась еще кошем (слово, вероятно, татарского происхождения, означающее стан). Кошем именовался руководящий орган сечи. Главными занятиями сечевиков, помимо войны, сделались охота и рыбная ловля. Значительной статьей доходов сечевой казны со временем стало «шинкование» — выгонка и продажа водки. Помимо сечевых казаков существовали казаки городовые, несущие службу и занимающиеся земледелием, менее организованные и влиятельные, но более лояльные по отношению к польской короне. Последние в значительной степени были подвержены закрепощению.

То, что широкое освоение Дикого поля было осуществлено только в XVI–XVII вв., а не шестью столетиями ранее, как утверждает официальная историография, косвенно доказывает разница исторических судеб Галиции и Малой Руси. В Польском королевстве после Брестской унии существовало три обширных воеводства с русским населением — Киевское, Брацлавское (Волынь и Полесье) и Русское (Галичина) с центром во Львове, которое давно находилось в составе Польши. По языку, культуре и религии население этих территорий было вполне однородным. Однако Русское воеводство почти никак не будет затронуто казацким брожением хмельниччины.

Причина в том, что Галиция, будучи одним из очагов экспансии на восток, никогда не знала казачества — порождения свободных земледельческих общин, а местная феодальная знать за долгое время успела в целом ополячиться и латинизироваться. Поэтому и социальное устройство на этих территориях имело существенное различие. Создание униатской церкви в 1596 г. встретило яростное сопротивление в двух недавно приобретенных воеводствах, поскольку возможностей навязать его там было еще не столь много, но в Галичине, где социальная структура была менее мобильной, а государственный аппарат устоявшимся, окатоличивание населения проходило более успешно. Общинное землепользование к тому времени в галицких землях было уже изжито, а земельные наделы в распоряжении крестьян были минимальными, в то время как на востоке наделы в 10–20 десятин были вполне обыденным явлением. Образ жизни на западе и на востоке Польши сильно отличался, и одной лишь разницей административно-политического устройства в Русском и Киевском воеводствах объяснить это невозможно. Подавляющее большинство населения Литвы тоже было русским, но ничего подобного бунтарству жителей Поднепровья литвины не проявили. Причина все та же — территории были освоены, социальная система устоялась, а наиболее буйный элемент и излишнее население «сливалось» в дикие южные земли. Можно сказать, что Поднепровье играло тогда роль Дикого Запада Америки для Речи Посполитой. Казаки, стало быть, аналог ковбоев.