Киевские ночи - [35]
Молчаливая, упрямая сила, которой Женя даже не знала за собой, помогла ей взять себя в руки. Чувствовала полное опустошение, ее словно палками побили, и все же вместе со слезами ушла нестерпимо горькая муть, которая сжимала горло, не давала дышать.
«Не поддамся, не поддамся», — сказала себе сквозь стиснутые зубы.
Прошел час или два. Измученное, но живое тело снова напомнило о себе острым приступом голода и жажды. Женя спустилась немного ниже, разглядев сквозь заросли клочок огорода. На увядших стеблях увидела несколько мелких помидоров, жадно съела их; теперь уже не так хотелось пить. Урожай с огорода был тщательно убран. Разворошив ногами сухую картофельную ботву, Женя нашла с десяток мелких картофелин, а на самом краю грядки выдернула из земли три тонких морковки. На сегодня хватит.
Вторую половину дня Ярош просидел дома. Он ждал, но был спокоен. Наверно, Женя захлопоталась, провожая своих. Придет утром.
Но утром Перегудиха шепнула ему несколько слов, от которых Ярош зашатался.
Теперь ожидание стало мукой. Тревога гнала его из дому, и она же, до боли дергая нервы, еще злее толкала его назад: «А вдруг? А вдруг пришла? Вдруг есть какие- нибудь вести?»
Перегудиха смотрела на него испуганными глазами и только молча качала головой: нету.
Женя… Зачем он согласился, чтоб она пошла? Где была его голова? Это безумие!.. Она шла, шла и думала о нем, а потом и ее, раздетую, расстреливали, бросали в яму. Что это такое— Бабий яр?.. Как и множество киевлян, Ярош впервые услышал это название. Оно шепотом передавалось из уст в уста, вызывая ужас, гнев, проклятия и полное тяжкой боли недоумение: «Как это могло произойти? Конвейер смерти. Идут и идут. А пулеметы выплевывают пули в живые сердца, в живые глаза».
Зачем он согласился, чтоб она пошла?
В висках неустанно стучали молоточки. Голова раскалывалась на части. «Как могло произойти?..» Могло! У Яроша сжимались кулаки, и он готов был кусать их от бессилия. Могло! Об этом говорили взгляды, полные ненависти. Об этом говорило и другое. Жизнь научила его слушать, научила смотреть и видеть. А он видел сегодня и тех, кто, услышав о Бабьем яре, лишь улыбались. Это были те же самые люди, которые две недели тому назад грабили магазины и склады. Теперь они шныряли по квартирам погибших. Клопы выползали из щелей на свет дневной.
Ярош не мог усидеть в четырех стенах. Каждый раз он проходил несколько кварталов в другом направлении. Сейчас он оказался на Красноармейской. На всех углах еще висели объявления: «…должны явиться 29 сентября в 8 часов утра с теплой одеждой и ценными вещами». Безумец, как он мог согласиться, чтоб она пошла!
Взгляд Яроша привлек новый приказ. Он подошел к афишному щиту вплотную, и черные буквы запрыгали перед глазами.
«В Киеве злоумышленно повреждены средства связи (телефон, телеграф). Дабы пресечь в дальнейшем действия саботажников, в городе расстреляно 300 мужчин, что должно послужить предупреждением для населения.
Эбергард,
генерал-майор и комендант города».
— Эбергард, Эбергард, — гневно повторял Ярош.
Не было кары, чтоб достойно воздать генералу Эбергарду за Женю, за смерть Задорожного, за этих вот триста расстрелянных.
Какого черта шататься по улицам? Чтоб взгляд везде натыкался на их волчьи приказы?
Ярош повернул назад. Во дворе увидел Перегудиху. «Нет!» — скорбно отвечали ее глаза, с болью глядевшие на его почернелое лицо.
Не в состоянии был подниматься наверх, сидеть в комнате и терзать себя все тем же вопросом: «Зачем не схватил ее за руку, зачем отпустил?»
— Я пойду к тете Насте, — сказал Перегудихе Ярош.
У тетки Насти все было как в прошлый раз. Она заставила его есть кулеш, а сама рассказывала про редакцию.
— Дура я, что ли, но в моей голове это никак не укладывается! — то и дело повторяла она.
Ярош забывал о еде. Ему тоже трудно было себе представить: в тех самых стенах, где печатали газету «Коммунист», теперь фабрикуют «Украинское слово» — нечто визгливое, злобное и безнадежно тупое. Еще труднее было поверить, что люди, которых он как будто знал, побежали с первого же дня служить оккупантам своим пером. Значит, они поджидали немцев, значит, заранее решили, что будут делать, когда Киев захватят враги?
Тетка Настя называла имена, а перед Ярошем вставали лица, — сколько раз он видел их! Его не удивляет, его только чуть задело, что там, с ними, Нина Калюжная. Манерная девица с претензией на интеллигентность, комнатная поэтесса, забавляющаяся слащавыми рифмами. Чему тут удивляться? Ярош всегда чувствовал в ней что- то чуждое. Наверное, еще с молоком матери всосала дикарское восхищение всем тем, что мещанство объединяет словом «Европа». И млеет, и глотает слюни, и готова на колени упасть: «Ах, Европа!»
Другое дело Бойчук. О нем Ярош расспрашивал особенно настойчиво. Здесь было открытое и циничное предательство, и это вызывало в Яроше такую ненависть, что ему трудно было дышать. Встретиться бы с этим Бойчуком с глазу на глаз!
Память Яроша выхватывает из событий недавнего прошлого один факт. Как могло случиться, что старого коммуниста Диброву, кристально честного и преданного человека, вследствие каких-то безосновательных подозрений и сплетен лишили права заведовать отделом, а на его место назначили Бойчука? И Бойчук стал руководить Дибровой, поучать, проверять его политическую благонадежность.
Книга украинского писателя Семена Жураховича рассказывает о людях требовательных к себе и к окружающим, о людях, которые не поступаются совестью, принципиальностью ни в каких трудных служебных или личных обстоятельствах. Вместе с тем автор показывает нам и других людей — тех, для кого личная выгода, карьера, собственный обывательский покой всегда на первом месте, а уж потом — интересы дела или близких и товарищей по труду.Книга зовет читателя к высокой моральной требовательности, к постоянной готовности помочь человеку в беде, к принципиальности в больших и малых делах.
В новую книгу известного украинского писателя Семена Жураховича «Шрам на сердце» вошли две повести — «Гора над морем» и «Выздоровление». Герои повестей — наши современники с их непростой и зачастую нелегкой судьбой. Решая сложные морально-этические проблемы, они всегда избирают честный и справедливый путь. В книгу вошли также рассказы, подкупающие достоверностью и подлинностью жизненных деталей.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.
На примере работы одного промышленного предприятия автор исследует такие негативные явления, как рвачество, приписки, стяжательство. В романе выставляются напоказ, высмеиваются и развенчиваются жизненные принципы и циничная философия разного рода деляг, должностных лиц, которые возвели злоупотребления в отлаженную систему личного обогащения за счет государства. В подходе к некоторым из вопросов, затронутых в романе, позиция автора представляется редакции спорной.
Сюжет книги составляет история любви двух молодых людей, но при этом ставятся серьезные нравственные проблемы. В частности, автор показывает, как в нашей жизни духовное начало в человеке главенствует над его эгоистическими, узко материальными интересами.
Его арестовали, судили и за участие в военной организации большевиков приговорили к восьми годам каторжных работ в Сибири. На юге России у него осталась любимая и любящая жена. В Нерчинске другая женщина заняла ее место… Рассказ впервые был опубликован в № 3 журнала «Сибирские огни» за 1922 г.
Маленький человечек Абрам Дроль продает мышеловки, яды для крыс и насекомых. И в жару и в холод он стоит возле перил каменной лестницы, по которой люди спешат по своим делам, и выкрикивает скрипучим, простуженным голосом одну и ту же фразу… Один из ранних рассказов Владимира Владко. Напечатан в газете "Харьковский пролетарий" в 1926 году.
Прозаика Вадима Чернова хорошо знают на Ставрополье, где вышло уже несколько его книг. В новый его сборник включены две повести, в которых автор правдиво рассказал о моряках-краболовах.
Из общего количества 9200 белорусских деревень, сожжённых гитлеровцами за годы Великой Отечественной войны, 4885 было уничтожено карателями. Полностью, со всеми жителями, убито 627 деревень, с частью населения — 4258.Осуществлялся расистский замысел истребления славянских народов — «Генеральный план „Ост“». «Если у меня спросят, — вещал фюрер фашистских каннибалов, — что я подразумеваю, говоря об уничтожении населения, я отвечу, что имею в виду уничтожение целых расовых единиц».Более 370 тысяч активных партизан, объединенных в 1255 отрядов, 70 тысяч подпольщиков — таков был ответ белорусского народа на расчеты «теоретиков» и «практиков» фашизма, ответ на то, что белорусы, мол, «наиболее безобидные» из всех славян… Полумиллионную армию фашистских убийц поглотила гневная земля Советской Белоруссии.
Роман И. Мележа «Метели, декабрь» — третья часть цикла «Полесская хроника». Первые два романа «Люди на болоте» и «Дыхание грозы» были удостоены Ленинской премии. Публикуемый роман остался незавершенным, но сохранились черновые наброски, отдельные главы, которые также вошли в данную книгу. В основе содержания романа — великая эпопея коллективизации. Автор сосредоточивает внимание на воссоздании мыслей, настроений, психологических состояний участников этих важнейших событий.
Роман «Водоворот» — вершина творчества известного украинского писателя Григория Тютюнника (1920—1961). В 1963 г. роман был удостоен Государственной премии Украинской ССР им. Т. Г. Шевченко. У героев романа, действие которого разворачивается в селе на Полтавщине накануне и в первые месяцы Великой Отечественной войны — разные корни, прошлое и характеры, разные духовный опыт и принципы, вынесенные ими из беспощадного водоворота революции, гражданской войны, коллективизации и раскулачивания. Поэтому по-разному складываются и их поиски своей лоции в новом водовороте жизни, который неотвратимо ускоряется приближением фронта, а затем оккупацией…