КГБ в ООН - [97]

Но из текста обвинения следовало, что вещи Бутенко были изъяты из машины его русского сообщника.

Давая показания, Бутенко то взрывался потоком слов, то делал неожиданные паузы, глядя в потолок. Защитник Браун настойчиво выпытывал подлинную причину его встреч с советскими представителями. Бутенко объяснил, что через них пытался узнать о своих родственниках в России.

Он обвинил ФБР в том, что оно сфабриковало против него обвинение. Он категорически отрицал факт передачи каких-либо документов русским, настаивал на том, что никогда не встречал соответчика, а увидел его лишь тогда, когда им после ареста зачитывали обвинение.

Выступления защиты завершились 30 ноября. В заключение Браун еще раз огласил заявление о необходимости нового процесса, поскольку в ходе перекрестного допроса обвинение задавало Бутенко вопросы, которые заставляли его косвенно свидетельствовать против себя, что может привести к его осуждению.

Подводя итоги, прокурор Джаффе, представлявший точку зрения правительства, повторил, что дело доказано и нет никаких сомнений, что Бутенко, работавший над закрытым проектом, вступил в заговор с целью выдачи оборонных секретов США Советскому Союзу.

– Мы имеем дело отнюдь не с историей Алджера Хисса! – воскликнул Джаффе.

Вскочив, Браун снова потребовал пересмотра дела – на этот раз на том основании, что упоминанием бывшего сотрудника государственного департамента, осужденного в 1950 году за ложь под присягой (он отрицал, что передавал документы государственного департамента курьеру, признавшемуся в шпионаже в пользу русских), суду присяжных внушено предубеждение против обвиняемых.

Джаффе незамедлительно принес суду свои извинения:

– Прошу прощения, я оговорился. Я хотел сказать – Горацио Алджера.

Судья Огелли, ткнув в сторону Брауна желтым карандашом, улыбнулся:

– Не сомневаюсь, что это в самом деле было оговоркой.

Подводя итоги, Браун определил сотрудничество ФБР, военно-воздушных сил и министерства юстиции как «сверхмощную машину, которую надо остановить». Он сказал, что правительство не смогло доказать обвинения против Бутенко, Иванова и трех изгнанных советских дипломатов в том, что они вступили в заговор для передачи Москве секретов военной авиации Америки.

– Нравится вам Советский Союз или нет, но этот человек невиновен, – сказал Браун о Бутенко. – Я терпеть не могу, когда мне тычут флагом в лицо – знамя должно развеваться над головой.

Походя он лягнул и ФБР, обратив внимание, что для разоблачения шпионской сети сорок агентов работали более полугода. Некоторые из присутствующих в зале суда поняли его слова как намек: мол, слишком много сил было брошено для поимки горстки красных шпионов.

– И пресса, и кое-кто еще буквально пресмыкаются перед ФБР! – воскликнул защитник. – Когда их удавалось в чем-либо убедить?

Заключительное выступление Ларнера, адвоката советского шофера, было куда короче. Он назвал Иванова «маленьким человеком», которого не готовили к роли шпиона.

– Он русский, а в данном деле это слово носит грязный оттенок, – сказал Ларнер, прося присяжных оправдать Иванова.

Чтобы вынести вердикт, присяжным потребовалось восемь с половиной часов, учитывая и час на обед. Итог обсуждения огласила староста присяжных мисс Мишелин М. де Люка: виновны.

Пока зачитывался вердикт, Бутенко не мог скрыть возбуждения, с трудом держа себя в руках. Лицо его покрылось пепельной бледностью, на скулах вздулись желваки, когда, сжав зубы, он скрипнул ими. Иванов же, покачиваясь на стуле, выслушал вердикт с показным безразличием.

Ответчики были признаны виновными по двум пунктам обвинения: участие в заговоре и шпионаж.

И Бутенко и Иванов знали, что их ожидает, когда судья Огелли аннулировал освобождение Иванова под залог в 100 тысяч долларов и отправил обоих ответчиков в тюрьму в Джерси-Сити, где им предстояло дожидаться вынесения приговора. Датой его оглашения он назначил 18 декабря. Когда обвиняемых выводили из зала суда, оба они знали, что могут быть приговорены к казни на электрическом стуле.

Но когда 18 числа снова собрался состав суда, Огелли доказал, что он склонен к более гуманному решению, чем требовали от него самые суровые статьи закона. По обвинению в заговоре с целью шпионажа в пользу России он осудил Бутенко на тридцать лет заключения, а также к двум пятилетним срокам как советского агента (эти сроки поглощались предыдущим). Иванов был приговорен к двадцати годам по обвинению в заговоре и шпионаже, в дополнение он получил еще пять лет как советский агент (последний срок также поглощался предыдущим).

После того как приговор был зачитан, ни Бутенко, ни Иванов не проронили ни слова. Но раньше, когда им была предоставлена возможность обратиться к суду с последним словом, они ею воспользовались.

Бутенко поблагодарил суд и своих адвокатов, после чего сказал:

– Я понимаю, что, когда справедливость осуществляется судом присяжных, меня не могут не признать виновным. Тем не менее я-то знаю, что ни в чем не виноват. И я хотел бы обратиться к суду с просьбой проявить снисходительность и милосердие… Надеюсь, придет время, когда я буду оправдан.