КГБ. Работа советских секретных агентов - [35]

Шпионаж представлял собой для Сахарова единственную эффективную и целесообразную форму бунта. Он не испытывал ни чувства вины, ни считал себя предателем. Как и другие представители его поколения и класса, он никогда не отождествлял себя с Советским Союзом и не чувствовал себя преданным ему. Он считал Советский Союз просто местом, где он родился и где должен был рассчитанно и безжалостно преследовать свои собственные интересы.

Сахаров испытал такой моральный упадок от оргий с такими же, как и он, представителями Нового класса, от безнадежности колхоза, в котором был, что в конце концов это послужило причиной, заставившей его отвергнуть все те ценности, которыми его учили дорожить. Отрицание этих ценностей Нового класса превратилось в ненависть к той системе, которая породила их. Но чтобы нанесенный удар по господствующему режиму был успешным, необходимо было нанести его тайно. Таким образом, даже еще будучи студентом, Сахаров принял решение искать в Советском Союзе и вне его возможности связаться с западной разведкой.

Сахаров, начав переговоры с американцами, заявил, что не требует ни оплаты, ни убежища. Он просил только дать ему возможность помочь свергнуть этот режим, вредя КГБ. Ради этого он ежедневно рисковал своей жизнью, имея теперь перед собой определенную цель.

Американцы, когда он встретился с ними во второй раз, начали обучать его процедуре побега в случае необходимости. До сих пор он вспоминал слова американца: "Если это случится, сохраняй спокойствие; самое главное — сохраняй спокойствие. Вплоть до того момента, когда ты встретишься с нами, тебе нельзя менять своего обычного поведения. Помни, когда это случится, они, возможно, уже будут следить за тобой". Однако, когда условия Сахарова менялись, ЦРУ меняло также план побега. Тот, который был актуальным сейчас, предписывал явиться в назначенное место на встречу с американцами в 23 часа 20 минут. Сахаров глянул на свои часы фирмы "Сайко", подаренные отцом в день его двадцатилетия. Было 14 часов 11 минут.

Сахаров боялся не только грозящей ему сейчас опасности, но и неизвестного будущего. Он дал обет себе и американцам, что всю свою жизнь проведет в КГБ, сопротивляясь тайно. У него не было ни малейшего понятия, что за жизнь начнется у него в 23 часа 20 минут в том случае, если он доживет до того времени. Он только знал, что наступающий конец семейной жизни несет с собой избавление Наталье и ему. Но оставалась Екатерина.

Напрасными были его попытки пообедать и поспать. В 16 часов он вытащил из-под матраца 32-калиберный револьвер "Беретта" и положил в карман, потом позвал Екатерину. Он ехал бесцельно до самого заката, наконец остановившись у моря. Он наблюдал за дочерью, красивой и смеющейся, бегающей взад и вперед вдоль берега и вскрикивающей каждый раз, когда небольшой волной ей заливало ноги. Внезапно она побежала прямо к нему и бросилась в его объятья. "Папа, почему ты плачешь?" — спросила она.

"Я не плачу, Катюшка, — ответил он, — мне просто песок в глаза попал".

Сахаров хотел быть добрым к Наталье, дать ей каким-то образом понять, что уважает ее. Несмотря на весь ад в их семейной жизни. она по-прежнему оставалась умной женщиной, с которой он делил родительское счастье и шесть лет своей жизни. Он решил, что лучше всего будет, если у нее не останется никаких воспоминаний о ее любви к нему, если она будет уверена, что его исчезновение было просто благодеянием. Поэтому после того, как они уложили Екатерину спать, он спровоцировал ссору. Все их обиды друг на друга вылились во взаимные оскорбления, пока она не закричала: "Убирайся! Убирайся!" Он поцеловал спящую дочь и поехал в посольство, куда часовой пропустил его, как обычно.

Сахаров забрал документы из своего сейфа, потом пошел в референтуру на втором этаже. "Василий, произошло нечто неожиданное, — сказал он караульному, — можешь ты меня впустить на пару минут?"

"Почему же нет, Володя?" — ответил караульный.

В 23.05 он пожелал доброй ночи часовому и пошел по направлению к пустыне, оставив в машине ключи. Все его имущество состояло из автоматического пистолета и крестика, полученного при крещении. Около полудня на следующий день русские мрачно патрулировали в аэропорту и на автострадах, пересекающих границы Кувейта. Однако к тому времени Сахаров был за тысячи миль оттуда.

История Сахарова естественно неполна, поскольку он отказался рассказать, когда, где и как он стал агентом ЦРУ, или же что именно он делал для них. ЦРУ также отказалось ответить на вопросы по этому поводу.

Одним из наиболее интересных, оставшихся без ответа вопросов, является следующий: почему ЦРУ решило отозвать своего столь ценного и способного агента. По-видимому, оно было уверено, что он находился в опасности. Но почему? Сахаров покинул Кувейт вскоре после того, как египетское правительство арестовало Шарафа и девяносто человек, сочувствующих СССР. Хотя он, очевидно, не мог вызвать эти аресты, тем не менее есть, по-видимому, какая-то связь между ними и его побегом; а возможно, что и нет.

Как бы то ни было, сведения, полученные от Сахарова, безусловно нанесли ущерб советской ближневосточной стратегии, и в этом заключается значительность его работы. Советская политика, в основе которой лежат интриги и тайная деятельность, сама по себе находится в постоянной зависимости от тайных агентов, которым поручено ее исполнение. Поэтому иногда эта политика может быть разрушена одним единственным человеком, решившимся на предательство. За последние два десятилетия испытывающие отвращение к КГБ перебежчики не раз наносили непоправимый вред советской политике, обнажая основанный на тайной деятельности ее фундамент.