Кёсем-султан. Заговор - [10]

Собственная голова со временем интересовала Кёсем-султан все меньше, и ее, признаться, это пугало. Словно перестала она со временем рассматривать себя как человека. Как мать будущего султана и сестру нынешнего – да; как валиде, которая должна заботиться о своих фаворитках, – да; как правительницу могущественной страны – безусловно, а вот как человека… Это потерялось где-то в повседневной круговерти, среди интриг и ежедневного ожидания беды. Не для себя беды – для других; и это всего сильней заставляло бояться.

Где та смеющаяся Махпейкер, верная подруга и верная жена? Где бросившаяся в любовный омут с головой женщина? Нет их, как и не бывало вовсе. Словно Кёсем разглядывает картинки в гяурской книге про другого совсем человека, не про себя саму. Есть правительница империи, мать и сестра. А самой Кёсем давно уже нет.

И сейчас правительница и госпожа, заботящаяся о тех, кто доверился ей, будет исправлять ошибки этих доверившихся. Причем исправить ошибки нужно обязательно, а то головы полетят. Не только голова валиде, но и глупые головушки молоденьких дурочек, заигравшихся в ужасно интересную игру.

* * *

Двое стояли перед Кёсем, две юные красавицы, о каждой из которых поэт мог бы сказать:

От желания встречи с тобой, о несравненная жемчужина,

Окрасились кровью сердец подолы близких друзей.

Глаза Хадидже-первой смотрели пытливо, хоть губы и изгибались в чуть лукавой и притворно скромной улыбке, приличествующей девушке беспечной и недалекой, увлеченной лишь мыслями о том, как понравиться мужчине. Но уж Кёсем-то знала, что красавица умна не по годам и рассудительна, как не всякий диван ученых мужей может быть рассудителен. Время от времени Хадидже скромно опускала взгляд, показывая, как она послушна и скромна, и тогда любой мог увидеть трепет ее длинных черных ресниц – не зря подобные ресницы сравнивают со стрелами, разящими наповал, а черные брови – с луком, что выпускает стрелы в сердца ничего не подозревающих мужчин! О, если бы Хадидже-первая сумела стать следующей султаншей, как легко и охотно Кёсем уступила бы ей титул валиде!

Опасные мысли. Девушка, конечно, смышлена и отважна, но ее еще надо беречь, прикрывать своим авторитетом, именем своим от множества опасностей. Этому цветку еще нужно время, чтобы по-настоящему расцвести.

Хадидже-вторая глаз никогда не прятала. Смелая девочка, порой чересчур смелая. Понимает ли, какие беды могут ее ожидать? И слишком пылкая для гарема. Ее оберегать следовало еще сильней, нежели Хадидже-первую.

Зато улыбка у нее была слаще шербета, ясней солнца, проглянувшего среди туч, нежней материнского прикосновения. Кто мог бы устоять перед подобной улыбкой, обнажавшей белые, ровные зубки? Воистину, сердца бы не было у мужчины, не откликнувшегося на зов, исходивший от этой уже оформившейся девушки, зов древний, видимый, слышимый и понятный любому, кто не утратил еще мужской силы!

Двое стояли перед Кёсем-султан. Две избранных ею и отмеченных ею девушки. Ее воспитанницы, исполнившие не одно ее поручение, слышавшие такие повеления, которые не каждому евнуху дашь. И каждая смотрела на госпожу свою преданно, словно послушнейшая из рабынь.

И предать тоже могла каждая. Таков гарем. Слишком большое искушение – повести свою собственную игру, угадать время и возвыситься над прежней своей благодетельницей. Что тут поделаешь – таков уж мир, в который девочек бросили, не спросив их, и заставили здесь любой ценой выживать.

Вот только предадут они или нет – то еще у Аллаха на коленях. А сама Кёсем сейчас предать их никак не могла. Иначе до конца дней своих не сумеет она смотреть в зеркало.

Двое выслушали повеление своей госпожи. Поклонились одинаково – движения заучены были давно, въелись в плоть и кровь, стали привычкой. А вот подумала каждая о своем.

Хадидже-первая по старинной привычке прикрыла глаза длинными ресницами, отгородившись ото всех, и раздумывала. Пожалуй, результаты этих раздумий ее удовлетворили. Госпожа по-прежнему не потеряла здравого смысла, знает, что делает. Стало быть, можно, как и раньше, следовать за ней, не опасаясь подвоха или прямого предательства.

Предательство для бывшей храмовой прислужницы было не в новинку, но здесь и сейчас госпожа продолжала о ней заботиться. Это хорошо. Она по-прежнему будет служить этой госпоже, раз та верна ей. Не нужно срочно ничего менять, не нужно искать новую покровительницу.

Да и, скажем честно, события развиваются чересчур быстро, лишние проблемы абсолютно ни к чему. «Ведьма» – вот ведь скажут же люди! Но Аллах запрещает колдовство и ворожбу, так что напуганные происходящим, растерянные, озабоченные лишь спасением собственной шкуры мужчины с радостью примут эти глупости за чистую монету. Мужчинам нравится обвинять женщин в собственных бедах. И неважно, что, избавившись от валиде, они проблем не решат, а вместо одной беды получат на свои дурные головы десять новых, зато ведьму наказали! Большие, сильные мужчины, ведомые волей Аллаха… Воистину, кого бог жаждет покарать, того лишает разума. Вот только ни госпоже это не поможет, ни юным гёзде, которых тоже не пощадят. А как же – ведь если есть ведьма, стало быть, должны у нее быть и помощницы! Гёзде вполне сгодятся. Наверняка учились у нее соблазнять и губить мужчин – а иначе почему не донесли о том, что валиде обращается порой в летучую мышь или раздваивается? Небось, потому, что сами учились творить подобные непотребства! А убить гёзде куда легче, чем валиде-султан. Убить, убить мерзавок, пока совсем не извели султанский род! И доказательства подкинут, какие только будет нужно. Чернь же радостно проглотит все то, что напоют должным образом обученные лазутчики.