Кьеркегор - [36]

Первичная, эстетическая, стадия основана на непосредственном, чувственном образе жизни. Термин «эстетический» употребляется здесь в том широком смысле, в каком применял его Кант,— в смысле «сенсуализма», всего того, что в отличие от рассудка, рассудочности относится к чувственным восприятиям и чувствам, ко всякой «чувственности вообще». Эстетическое восприятие в том смысле, в каком мы обычно пользуемся этим понятием, и связанное с ним эстетическое наслаждение принадлежат к сфере «эстетического» в этом более широком значении.

В этическом плане, в котором применяет этот термин Кьеркегор, сохраняется эта связь этического с «эстетическим» в узком смысле слова ввиду того, что последнее является формой непосредственного чувственного восприятия и наслаждения. Но этическое существо «эстетического мировоззрения» — это владеющее человеком стремление к удовольствиям, погоня за чувственными наслаждениями, одержимость игрой страстей. Ориентиром поведения на этой стадии, которая, по мнению Кьеркегора, преобладает в жизни большинства людей (6, 33, 6), служит: carpe diem, carpe horam (лови день, лови час) — живи сегодняшним днем, бери от данного мгновения все, что можешь взять. Разгульные студенческие годы самого Кьеркегора явились прообразом этой стадии.

То, что Кьеркегор называет эстетической стадией, в истории этики известно как гедонистическая этика. И сам Кьеркегор, и многие его комментаторы ошибочно отождествляют ее с эвдемонизмом и, следуя фальшивой реакционной традиции, с эпикуреизмом. На самом же деле эвдемонистическая этика — это этика, кладущая в основу морали стремление человека к счастью и убеждающая в том, что правильно понятая нравственность не только не противоречит стремлению к счастью, но и способствует его достижению. В отличие от гедонизма эвдемонизм (классическим выражением которого была этика Эпикура, оклеветанная и искаженная церковными мракобесами на протяжении многих столетий) вовсе не отождествляет обретение счастья с погоней за чувственными, физическими наслаждениями. Напротив, не будучи аскетичным, эпикуреизм в то же время уясняет превосходство духовных наслаждений, играющих решающую роль в обретении высшего блага и счастливой жизни.

Эстетическая стадия, какой ее рисует Кьеркегор, не является выражением эвдемонизма в его лучших проявлениях, она типична для вульгарного гедонизма. Кульминационным выражением этой стадии является, согласно Кьеркегору, погоня за сексуальными наслаждениями. Эстетическая стадия концентрируется как эротическая стадия. Причем речь идет не о вдохновенном эросе, воспеваемом Платоном, а об эротике, символом которой служит для Кьеркегора Дон-Жуан, перенесенный им из музыкальной сферы излюбленной им в годы молодости оперы Моцарта в сферу философии.

Характерная черта эстетического мировоззрения—специфическое отношение ко времени. Для такого мировоззрения конечное, преходящее мгновение — все. Смена наслаждений, их разнообразие, изменчивость, пестрота — непременное условие чувственного удовлетворения. Повторяемость, однообразие губительны для наслаждения, в них источник неудовлетворенности. В эротике привычка — профанация, дегенерация любви.

В роли персонажа, представляющего «ультра» эстетической стадии, Кьеркегор выводит Иоанна Соблазнителя, которым в отличие от Дон-Жуана движет не жадная погоня за новыми эротическими победами, а изощренная, рафинированная чувственность, эстетическое гурманство.

Как раз эта, характерная для эстетической стадии, нетерпимость к привычному, повторяемому, этот культ неповторимого мгновения и разлагает изнутри эстетическое мироощущение. По удачному выражению Томпсона (см. 93, 219), донжуанство неизбежно вырождается в гегелевскую «дурную бесконечность». Неповторимость повторяется, и наслаждение все более притупляется, стирается, обесцвечивается, неся в себе пресыщение, неудовлетворенность, разочарование. Эта неудовлетворенность приобретает постоянство, влечет за собой горечь разочарования. Ведь на эстетической стадии человек не владеет собой, неодолимые страсти владеют им. «Эстетическая личность у Кьеркегора запутана в сети страстей, и вместе с тем она недостаточно волевая, чтобы стать хозяином собственной жизни» (41, 262). По словам Кьеркегора, «эпикуреизм зависим от условий, не подчиненных его контролю» (6, 2—3, 28)[9].

Сомнение, рефлексия, скепсис — неизбежные плоды, вырастающие по мере созревания эстетической стадии. «...Счастье, несчастье, судьба, непосредственное воодушевление, разочарование — таков удел эстетического мировоззрения» (6, 16, II, 141). Символом этого, разъедающего эстетическую стадию, сомнения выступает у Кьеркегора искушаемый Мефистофелем доктор Фауст, перед которым во всей остроте встает проблема конечного, преходящего, временного и бесконечного, непреходящего, вечного.

Но одолевающее Фауста сомнение не есть еще завершающая фаза эстетической стадии. Ее неминуемое завершение — тоска, безнадежность, беспредельное отчаяние. «Всякое эстетическое жизнепонимание есть отчаяние, и каждый живущий эстетически находится в отчаянии, знает ли он об этом или нет» (6, 2—3, 197). Отчаяние — «смертельная болезнь», одолевающая всякого, живущего на эстетической стадии, неумолимо поражающая и разъедающая его сознание. Символическим образом человека, томимого этой смертельной болезнью, выступает у Кьеркегора Агасфер — «вечный жид», обреченный неумолимой судьбой на нескончаемые скитания, заботы и беспокойство безвыходного существования.